Вознесение

Кейт Лорен

Облачный пейзаж представлял сам себя чужим и и поражающим. Как всегда, Люси не была к этому готова. Это был совершенно другой мир, в котором она и Даниэль были одни, высший мир, кончики высочайших минаретов любви.

Какой смертный не мечтал об этом? Сколько раз Люси жаждала оказаться по другую сторону окна самолета? Чтобы блуждать сквозь странное, бледное золото поцелованных солнцем туч? Теперь она была здесь и боролась с красотой отдаленного мира, который чувствовала своей кожей.

Но Люси и Даниэль не могли остановиться. Они не могли ни разу в течение следующих девяти дней — или все остановится.

– Сколько времени

займет, чтобы добраться до Венеции?
– спросила она.

– Это не будет слишком долго, - Даниэль почти шептал в ее ухо.

– Ты говоришь как пилот, который был в самолете в течении часа, в пятый раз повторяя своим пассажирам "еще десять минут", - подразнила Люси.

Она взглянула на него, когда он не ответил.

Он хмурился в замешательстве. Метафора была потеряна для него.

– Ты никогда не был в самолете, - сказала она.
– Зачем это тебе, если ты можешь летать?
– Она жестикулировала на взмахах его великолепных крыльев.
– Все ожидания и налоги, вероятно, свели бы тебя с ума.

– Я хотел бы полететь с тобой на самолете. Возможно, мы отправимся в путешествие на Багамы. Люди летают туда, верно?

– Да.
– сглотнула Люси.
– Было бы неплохо.
– Она не могла прекратить думать о том, как много невозможных вещей должно было произойти, определенно правильным для них было бы путешествовать как нормальная пара. Было слишком трудно думать о будущем прямо сейчас, когда так много было под угрозой.

Будущее было столь же расплывчатым и отдаленным как земля ниже — Люси надеялась, что оно будет столь же красивым.

– Как много времени это займет?

– Четыре, может пять часов на этой скорости.

– Но разве тебе не нужно будет отдохнуть? Заправиться горючим?
– Люси пожала плечами, все еще смущаясь от того, что не уверенна, как работает тело Даниэля.

– Разве твои руки не устанут?

Он усмехнулся.

– Что?

– Я только что прилетел с Небес, и мальчик в моих руках устал.
– Даниэль сжал ее талию, дразня.
– Идея моих рук, когда-либо уставших держанием тебя, абсурдна.
– Как будто пытаясь доказать это, Даниэль выгнул спину, рисуя крыльями высоко над плечами и слегка взмахнув ими один раз. Поскольку их тела неслись изящно вверх, обогнув облако, он убрал одну руку от ее талии, показывая, что ловко может держать ее одной рукой. Его свободная рука согнулась, и Даниэль приложил свои пальцы к ее губам, ожидая поцелуя. Когда она поцеловала их, он возвратил руку вокруг ее талии и освободил другую руку, также приложив к ее губам. Она поцеловала и ту руку тоже. Тогда плечи Даниэля согнулись вокруг нее, в достаточно трудном объятии так, чтобы он мог выпустить обе руки от ее талии, и так или иначе, она не упала. Чувство было так восхитительно, так радостно и неограниченно, что Люси начала смеяться. Он сделал большую петлю в воздухе. Ее волосы бились ей в лицо.

Она не боялась. Она летела.

Она взяла руки Даниэля, когда они снова нашли свой путь вокруг ее талии.
– Это, как будто, мы были созданы, чтобы летать, - сказала она.

– Да. Как будто.

Он продолжал лететь, не выказывая усталости. Они неслись сквозь облака и чистое небо, сквозь краткие, прекрасные ливни, мгновенно высыхающие на ветру. Они обгоняли аэробусы на огромных скоростях, и Люси представляла, что пассажиры внутри них не замечают ничего, кроме ярчайшей, неожиданной серебряной

вспышки и, возможно, небольшого толчка турбулентности, заставляющего поверхность их напитков покрываться рябью.

Облака стали тоньше, когда они полетели над океаном.

Люси могла ощутить тяжелый соленый запах его глубин, и это был словно запах океана чужой планеты - не такой запах, как на побережье, и не такой солоноватый, как дома. Крылья Даниэля отбрасывали великолепную тень на его поверхности, словно выкованной над глубинами, и было трудно поверить, что она является частью того, что виделось ей в мутном море.

– Люси?
– спросил Даниэль.

– Да?

– Каково было быть в окружении твоих родителей сегодня утром?
– Ее глаза проследили схему одинокой пары островов на темной водянистой поверхности ниже. Она задалась вопросом, где они были, как далеко от дома.

– Тяжело, - призналась она.
– Предполагаю, что почувствовала то, что ты, должно быть, чувствовал миллион раз. На расстоянии от тех, кого люблю, просто потому, что не могу быть честной с ними.

– Я боялся этого.

– В какой-то степени, намного легче быть в окружении тебя и других ангелов, чем в окружении моих собственных родителей и моей лучшей подруги.
– Даниэль думал мгновенье.
– Я не хочу этого для тебя. Это не должно быть таким. Все, что я когда-либо хотел - это любить тебя.

– Я тоже. Это - все, чего я хочу.
– Но даже сказав это, глядя как угасает восточное небо, Люси не могла прекратить переигрывать те последние минуты дома, жалея, что не сделала все по-другому. Она должна была обнять своего несколько трудного папу. Должна была слушать, действительно слушать советы мамы, когда та выходила за дверь. Она должна была провести больше времени, расспрашивая свою лучшую подругу о ее жизни в Довре. Она не должна была быть настолько эгоистичной или так быстро уезжать. Теперь каждая секунда отдаляла ее от Тандерболта, ее родителей и Кэлли, и каждую секунду Люси боролась с растущим чувством того, что она могла никогда не увидеть кого-то из них снова.

Всем своим сердцем Люси верила в то, что делали она, Даниэль и другие ангелы. Но это не было первым разом, когда она оставила людей, о которых заботилась ради Даниэля. Она думала о похоронах, которые видела в Пруссии, темных шерстяных пальто и влажных красных глазах ее любимых, горевавших о ее ранней, внезапной смерти. Она думала о своей красивой матери в средневековой Англии, где провела День святого Валентина; ее сестре Хелен; и ее хороших друзьях Лоре и Элеаноре. Это была единственная жизнь, которую она посетила, где не испытала своей жизни, где не испытала своей собственной смерти, но она видела достаточно, чтобы знать, что там были хорошие люди, которые были сломлены неизбежной кончиной Люсинды.

У нее кольнуло под ложечкой. А потом Люси подумала о Люсии: той потерявшей в войне семью девочке, которой она была в Италии - у которой никого не было, кроме Даниеля, и которая всей своей жизнью, какой бы короткой она ни была, обязана его любви.

Когда она прижалась ближе к его груди, Даниэль сдвинул руки с ее свитера и провел пальцами вокруг ее рук, как будто протянул не большой ореол на ее коже.
– Расскажи мне о лучшей части всех твоих жизней.

Она хотела сказать, "Когда я каждый раз нахожу тебя". Но это было не так просто. Было трудно даже думать о них по отдельности.