Возродившийся
Шрифт:
— Это шутка такая? — с подозрением спросил Носов.
— Никаких шуток, — уже откровенно смеялся капитан. — Позволь тебе представить кафе «Узник», как мы эту столовку между собой называем. Тюрьма закрыта еще в 56-м. Помимо столовой в подвалах располагаются архивы. Сюда подходят также несколько тоннелей метро, которые соединяют КГБ с Кремлем, зданием ЦК и общей сетью метро Москвы…
«А вот это уже интересно… — замерев на несколько мгновений, подумал Дмитрий. — Но что там с созданием службы тестирования на полиграфе?»
Вообще изначально составленный Носовым
«Если не получится зацепиться за эту службу, то придется возвращаться к изначальному Плану», — снова подумал он.
А зацепиться, по его мнению, имелись все возможности. Барышников сам показал, что является апологетом идее, что инициатива наказуема исполнением ее инициатором.
Хотя, конечно, имелся немаленький такой шанс, что возможность уплывет к контрразведчикам, что по идее должны бороться с предателями и шпионами. Но тут снова вступала в силу психология — никто не хочет выносить сор из избы и расписываться в собственном бессилии.
В общем имелся значительный элемент неопределенности, что Дмитрия очень напрягал, и чем больше времени проходило, тем сильнее давило на нервы…
Мелькнула даже мысль попробовать перевестись в контразведку.
«Но это возможно только если я завалюсь как разведчик на территории противника… что по Плану не предусматривается… по крайней мере в ближайшие лет пять, пока не будет выполнена вся запланированная программа», — подумал Носов.
Глава 17
Глава КГБ Семичастный отвел от закрывшейся двери своего кабинета за которой скрылся начальник ПГУ генерал-майор Цымбал. Тот приходил с очень непростым вопросом. Понятно, что Цымбал только заняв пост начальника ПГУ не хотел слететь с него в ближайшее время, что было весьма вероятно если вал предательств вырастет, что будет выглядеть совсем плохо на фоне усиливающегося Карибского кризиса.
«Да и мне прилететь может», — подумал он.
Семичастный успел неплохо изучить своего патрона и был не в восторге от него. Слишком импульсивный, даже истеричный, не продумывает последствия своих шагов хотя бы на два три хода, отсюда одна ошибка за другой. Чем-то Хрущев напоминал главе КГБ императора Павла Первого. Такой же крикливый и непоследовательный.
«Так что сегодня я на коне, а завтра в опале, — с нарастающим беспокойством подумал Семичастный. — Вот кстати одна из причин возможной опалы. Нам бы такого как его сын — Александр Первый. Кто-то вроде Брежнева…»
Мысль была не то, чтобы нова, по крайней мере подспудно избавиться от Хрущева он был не против, но вот так ясно, с кандидатурой нового генсека…
Вдруг возникшее воспоминание недавно случившемся «восстании» в Новочеркасске лишь утвердило его в мысли, что нынешнего генсека надо менять, а то если позволить ему править дальше, то он такого наворотит, сколько враги нагадить не смогут.
«Так что полиграф как метод проверки окружения
Впрочем, он был уверен, что Хрущев при всем желании не рискнул бы пойти на такой неоднозначный шаг. Остальные взвоют, как узнают, а они узнают и скорее рано, чем поздно. Дескать, сначала низовой уровень проверяешь, а потом до нас дотянешься. Шиш тебе! И табакеркой…
— Да и надо ли тогда вообще рисковать с этим предложением?
Но подумав еще немного, взвесив все «за» и «против» решил, что надо, но исключительно в сфере разведки и контрразведки. К этой мысли и подвести Хрущева, благо, что он как человек хитрый, но не умный в этом плане управляем. Вспомнить только художественную выставку…
Семичастный скривился как от кислого или даже горького с привкусом гнили, вспомнив об очередном предателе — Пеньковском. Пришло время его вскрывать. Вот только как отреагирует на это Хрущев оставалось загадкой, точнее на кого повесит ответственность за провал, тем более что нервы у того из-за ситуации вокруг Кубы были весьма расстроены, он стал особенно вспыльчив и груб в общении, это при том, что и раньше не особо сдерживался, кроя всех матом вдоль и поперек.
— Может сорваться и меня «в Сибирь» отправить, — пробормотал Семичастный. — Но даже если не отправит, все-таки предательство Пеньковского случилось до моего назначения и тут я чист, то Цымбал прав… в любой момент может произойти вал предательств и тогда я точно окажусь с головы до ног в дерьме, особенно если в партверхушке мелькнет информация о том, что все это можно было предотвратить использовав полиграф, но я почему-то этого не сделал…
Семичастный не сомневался, доброжелатели, что пожелают его утопить, всегда найдутся. Тот же Цымбал, чтобы усидеть на своем месте и смягчить удар по себе, а то и вовсе его отвести, пустит нужную утечку, дескать предлагалось решение проблемы, да только отказали и вот результат, и, стало быть, глава КГБ некомпетентен.
«И Хрущев воспользуется этим поводом, чтобы в свою очередь не замараться об меня выгораживая… к тому же у него есть другие резоны избавиться от меня, ведь я сделал для него грязную работу вычистив архивы КГБ, а значит он теперь обязан мне. Но кому нравится быть кому-то обязанным? Да еще такому как он? Так что как водится, мавр сделал свое дело, мавр может уходить… — пришел к неутешительному выводу Семичастный. — Значит нужно сделать так, чтобы у него в этом смысле оказались связаны руки».
Позвонив в секретариат Хрущева, председатель КГБ записался на встречу.
— Товарищ генеральный секретарь…
— Чего это ты Володя официальщину включил? — несколько удивился Хрущев.
Панибратства от подчиненных глава государства не допускал, но предпочитал, чтобы приближенные обращались к нему по имени-отчеству. По крайней мере Семичастный входил в число тех, кому это дозволялось, особенно в таких относительно приватных встречах.
— Ситуация уж больно щекотливая… Никита Сергеевич…