Возвращенье на родину
Шрифт:
Тут дверь отворилась, и –
– туловище с клювовидной главой «казимир-кузьмичится» увесистым бальником, сжатым цыплячьею лапой с пупыристой кожей; вспомнили –
– сами же выбрали мы, «игрунов» среди нас, заставляя пугать нас звериным обличьем в игре, нами созданной! Все-таки – страшно: –
– «А что?» –
– «Как-то нас, „существо“ будет спрашивать?»
Вот – пропищало, вскричало: заклёкало клёкотом!
Думалось:
– «Вот она, вот!»
– «Литературная русская речь, на которой нам ведено говорить с „Казимир-Кузмичем – Казимир-Кузмичем!“»
Но мы сами веление это внушили ему, а теперь вот считаемся сами с велением нашим: «литературная русская» речь просто есть: «Клё-клё-клё».
«Существо» же вскричало:
–
– «Клё»!
Не понимаем: молчим.
– «Что такое».
Вскричало:
– «Клё-клё!»
Кавардак – обнаружился: рушится П** заведение. Стали багровые ужасы рушиться в бальники: сами себя обрекли на багровые ужасы. Голос (мой собственный голос!) мне шепчет:
– «Крепись!»
– «Испытание!»
Это и есть гибель мира; смотрю: окна класса – багровы; вбегает толпа восьмиклассников; всем объясняя, что – да: мы сидим – на огне; на Садовой открылись вулканы; пожарные части
Москвы проскакали туда; –
– я –
– проснулся!..
В обратном порядке
Сон – помнился: двойственность моего отношения к «Казимир-Кузьмичу» отразил этот сон; я – грубил Кузмичу; это было в обманах действительности, заклейменной учителем математики, как действительность, у которой нам следует переменить все обычные плюсы; она – отрицательна; –
– в смутно же чуемом мире, который раскрылся в тюках под подвалами П** заведения, и хлынул огнем, – совершалось обратное: нашими играми «Казимир-Кузмичи», размножаясь, заполнили мир; смутно чуялось мне: Казимир-Кузмич Пепп вел подкоп под меня; понял я: будет день; и – взлетит моя комната; стены – развалятся; бреши и дыры проступят отчетливо; в дыры войдут Казимир-Кузмичи из подземного мира: в естественном, до-человеческом образе – прямо к нам в классы; произойдут кавардаки, в которых ввернется все то, что развернуто миром вокруг: в нас самих; и обратно: таимое – вывернется наизнанку; и распрострется, как мир вкруг меня; оттого-то, –
– чем более уступал мне гонитель латыни, тем яростней он нападал на меня в моих снах; я боялся того, что глядит сквозь него, потому что я знал: то – предстанет воочию; все опрокинется: –
– голова Казимир-Кузмича была странною смесью: в ней были черты откровенного ящера; было в ней что-то от птицы: не то от цыпленка, не то от орленка; соединение птицы и ящера в нем выявляло: дракона; они – Казимир-Кузмичи, – как драконы, роились над снами моими; сквозь сон проступала в драконьих замашках старинная правда: –
– он где-то еще до сих пор жил во мне птеродактилем; я же все силился вспомнить, где именно: –
– до рождения; в первом мгновенье сознания, когда я летел в пустоте: но полету предшествовал: –
– акт решения: переместиться сознанием из дорожденного мира; – в мир марева; и – перейти за черту; черта – Чорт; на пороге рождения в тело Чорт встретил; Чорт – есть образ перехожденья границы: дракон; но границею было мне детское тело; я – помню, что «Я» опустилося в детское тело позднее, чем детское тело явилось на свет; опускаяся в тело, «Я» явственно ужасалося тем – телом; и – мучилось в теле, как в части Дракона; и стало быть: тело – Дракон; Казимир-Кузмич Пепп есть та клеточка тела, в которую облекалось сознание; а «казимир-кузмиченье» (иль – деление Казимир-Кузмичей на огромное множество) просто деление клеточек тканей; мой – рост (в росте дети кричат по ночам), вероятно, что тайны моих отношений с мучителем были лишь образами происшествий, от встречи двух «Я»;
– В сне мне все это открылось; но сна я не мог осознать: не понимал, что таинственный Казимир Кузмич Пепп – «Я», искусственно отделенное мною же от «Я» – сознаний духовного мира, как шлак, или накипь; та – накипь сложилась мне в классы гимназии или понятия; под классической жизнью шуршали, как мысли, мои кавардаки, то действия физиологических отправлений моих, или – низшие мысли, отпавшие шлаками; в эти вот шлаки спускалось теперь мое «Я»: их исправить, разрушить; не знал еще марева органической жизни; не понимал я, что органы тела – врата, чрез которые выгнано «Я» из духовного Рая; изгнание – действие «Я», упразднившего сети неверных посылок свершаемой мысли; теперь я занялся работою; стал исправлять происшествия собственных промахов мысли; и этой работою мне нарисован мой образ телесный, –
– да, классы – разрушатся (рушатся классы!) из-под всего обнаружится «Я», принимающее роковое решение ввергнуть свою несвершенную часть в роковую игру, дать почувствовать ей всю «игривость» скитаний по жизни; и после вернуться – к себе самому.
Казимир-Кузмич – рок; встреча с ним – приближение издали рока, а сны – предвкушение страдания; Казимир-Кузмичи ныне вышли из снов и живут вкруг меня, как «шпионы»; и – даже: меня собираются «Казимир-Кузмичи» обвинить в шпионаже; а «сёр», мною виденный, есть единство сознанья шпионов, иль низшее «Я» – страж порога, встречающий нас при попытке вернуться на родину: Рок мой мне вплотную приблизился: –
– Да! –
– принимаю Его!
. . . . .
Все – прошло при моем возвращеньи на родину; к Христиании мчались вагоны из Бергена; мчалось сознанье мое, нисходящее к року: три года назад я здесь мчался: в обратном порядке: от Христиании к Бергену (или – от марева жизни до встречи с собою самим); это «Я» посылало теперь свою низшую часть: пострадать!
. . . . .
Да, три года назад, здесь свершился со мною мой миг, разрывающий все; он раздался, как солнечный мир, осветляющий все; здесь кругом раздавались холмы, поднимаясь в горбы; облетала и веялась под ноги жизнь сухомыслия; высились смыслы мои в непомерный объем раздававшихся истин: до – дальних прозоров о судьбах моих; и – возвысились цели, подъятые к небу – в столетиях времени; Кто-то Знакомый –
– «Я» –
– свыше глядел: в мое сердце; – стояли сплошные гиганты каменьями времени; дальний зубец, как саяющий клык, пробелел над отвесом; и – скрылся другой; и – повсюду над твердыми толщами яснились снежные зубы: в лазури; и я, припадая к себе самому, припадал не к себе самому!
– «Ты – сошел мне из воздуха!»
– «Ты – осветил мне!»
– «Ты – шествие с горы!»
– «Ты – горы!..»
Теперь это «Я» посылало меня: пострадать; я увидел – высокие цели; я жил в непомерных пространствах раздавшихся истин; стоял над отвесными, непреклонными склонами; «Я» – говорило мне: