Возвращенье на родину
Шрифт:
– застучит по холодному, разгромленному Лбу:
– «Да, – латынь очень звучный предмет…»
– «Очень звучный», смеется учитель латыни, стуча в мою голову твердой костяшкою пальца:
– «Предмет очень звучный…»
– «Бревно!»
– «Барабан!»
– «Голова!»
Класс – хохочет.
И – кажется: здесь триллионами лет надо мной совершается действие мироморного марева; и тяготеет безжалостный приговор надо мной Казимир-Кузмича перед классом, меня покрывающий злыми позорами:
– «Не голова, – а бревно…»
–
. . . . .
Вот мой сон того времени –
– Денежный переулок кидается снежными хлопьями; вечер; зажгли фонари; подворотни скрипят; впереди – никого; вдруг –
– на встречу из звонкой пурги выступают фигурочки: раз, два, три –
– больше –
– четыре их –
– пять, шесть, семь: больше; идет вереница фигурок на встречу ко мне; все – одеты в знакомую шубу; на всех – та же шапка; –
– Я – знаю фигурочки, все Казимир-Кузмичи: –
– раз
– два
– три
– пять
– шесть
– семь
– десять, двадцать –
– о, сколько их! В ночь на меня Казимир-Кузмичи наступают десятками!
– «Здраствуйте» я говорю «Казимир-Кузмичи!»
И – ответили:
– «Здраствуйте!»
– «Здраствуйте!»
– «Здраствуйте!» –
– мимо прошли.
Я – проснулся.
. . . . .
Задумался: сон не прошел для меня; начиналась работа сознания: в снах – размножается Казимир наш Кузмич в Казимир-Кузмичей; то – позорная тайна, которую прячет он; нет у него его Я; Я есмь «Я»: но у льва нет «Я» – льва;
это «Я» есть род львов; есть какое-то «Я» – льва вне тела;
оно же относится роду; и львовится в львах; львы – «безъячные яйности» (если хотите, то – «яйца»: не львы!); латинист – «кузмичится»; их – множества; в понедельник приходит один, а во вторник другой: –
– так во мне
возникало решенье: бороться с обманами воли, нас мучащей; я превратил эту прущую слепо по нас «Казимир-Кузмичевскую» волю в мое представление; объективация воли – идея в платоновом смысле – произведенье искусства (я мыслил в то время эстетикой Шопенгауэра); и решил превратить «Кузмича» в эстетический морок: я стал делать опыты над сознанием «Я» «Казимир-Кузмича»: –
– на уроках латыни глазами вперялся решительно над головой Казимир-Кузмича; и – представьте: он этого не выдерживал: принимался помаргивать он, как животное, на которое пристально смотрят, мотать годовою, и стрясывать взгляд! Но страннее всего, что мучитель латыни с тех пор изменился ко мне, прекративши нападки. И нет – не злословил:
– «Бревно!»
– «Барабан!»
– «Голова!»
Но я все-таки: закусив удила, устремлял наблюдающий взгляд в совершенно пустое пространство на три с половиной вершка от затылка его; он –
– привскакивал с кресла, перебегая от парты к окошку;
– «Ай, ай!»
– «Я-то нет!»
– «Размножается по ночам в переулках…»
– «И – ай! – кузмичится!» –
– Он, вскидывал изредка на меня перепуганный взгляд и грозился коричневым пальцем, повесив огромный, вороний свой нос; но, схвативши рукою соседа, – протягивал палец – в пустое пространство: на три с половиной вершка над его головой:
– «Посмотрите!»
– «Ай, ай!»
После этой бессмысленной дерзости, за которую выгоняют из класса, я взгляд опускал; только тут, увидав что я скинул с него уличающий взгляд, как тугую узду, принимался он мстить: он обмакивал быстро перо, начинал яро шарить по сальнику; на ужимку ответствовал я, высоко вздернув брови:
– «Что?»
– «Ну-ка?»
– «Попробуй».
А он, продолжая грозиться, перо опускал: единицы не ставил.
Сраженье выигрывал я.
Повторялись сраженья; и они состояли в нелепейших жестах и знаках, которые были совсем непонятны: мне, классу, ему! Я в себе открывал дарование: загонять в тупики Казимир-Кузмича; дарование это открылось внезапно, как средство защиты себя: –
– от чрезмерности ерунды латиниста, громящей мозг; отвечал не попытками я в ерунде разобраться, а – вящшею ерундою, забившей во мне, как чистейший каскад вдохновенного творчества; я вливал в вереницу уроков латыни (до, ре, ми, фа, соль) пульсы жизни; и нотными знаками строились образы Ut'ов и Cum'ов. Откидывал рой обессмысленных слов Казимир-Кузмича от себя, занимаясь делением: Казимир-Кузмича, предо мною стоявшего в форменном фраке, на… миф Казимир-Кузмича, сотворяемый мной; получалось великое множество единиц, или – особей, в ноликах: и – непрерывная дроби: –
– ноль-ноль-единица,
– ноль-ноль-еданица –
– росли; «кузмичились!»
. . . . .
Вот сон того времени: –
– спешно бегу по Девичьему Полю я к дяде Ершу, проживавшему там; но читаю я надпись, – не верю глазам: «Белллиндриково Поле» – отчетлива надпись; бегу я к зеленому домику; на железной дощечке стоит: Казимир Кузмич Пепп; я – звонюсь; «Казимир-Кузмичи» принимают меня; они – в обществе странных дел личностей; представляются личности;
– «Виндалай Левулович Белорог…»
– «Род занятий?»
– «Безрог…»
– Вот подходит Огыга Пеллевич Акэ в сопровождении Дуды Львовича Уппло.
Я – думаю:
– «Странные личности!»
Но – доложили:
– «Окк Оккович Окк!»
– «Род занятия?»
– «Миус» – и «Казимир-Кузмичи» принялись объяснять: «миус» значит «нотариус» или, пожалуй, – «вампириус;» «архивариус» – уже не «миус…»
Ну – а «Акэ?» –
– Тут проснулся охваченный искренним сожалением, что проснулся, не дорасслушав, что значит «Акэ»: –