Возвращение домой
Шрифт:
– Крепкий орешек, доктор Гервер! – Дэмьен улыбнулся, пропуская своего шефа вперёд из кабины лифта. – На бомльшую часть наших препаратов имеет устойчивый иммунитет.
– Тем хуже для него! – отозвался тот, шагая по коридору совсем неслышно, пластик полового покрытия глушил все звуки.
– Кое-что из обычного состава он получил перед моим уходом. Так что препараты уже должны начать действовать, – закончил свой отчёт Дэмьен только перед дверью в лабораторию, а потом с приглашающим жестом правой руки пропустил Гервера внутрь.
Да, по-детски беспомощным и слабым выглядит
Гервер прошёл к столу, с любопытством изучая объект своих предстоящих исследований. Матовый неяркий свет, льющийся сверху, освещал прекрасно сложенное хорошо развитое тело высокорослого человека.
Гервер медленно оглядел его сначала сверху вниз, потом – снизу вверх. Взгляд точно наткнулся на шрамы. Четыре округлых ямочки на гладкой, ровного загара коже. Две с левой стороны, там, где сердце, две других – справа, у печени. Четыре пули в грудь. Ранение в самые жизненно важные органы. Пусть даже не прямо в сердце, всякое бывает. Человек иногда такой живучий… Но выжившего с подобным ранением Гервер за годы своей практики ещё не встречал. Вот бы поглядеть на того хирурга, который собирал этого мальчишку после автоматной очереди.
Но ведь живой же! Вот он! Живёт и не задумывается, каких сил стоила кому-то эта спасённая жизнь.
Дэмьен заметил взгляд своего шефа, упредил все расспросы, начал первым:
– Конечно, это был один из способов узнать его прошлое. Любой врач, даже частнопрактикующий, обязан сообщать о каждом огнестрельном ранении. А уж о таком, – ассистент взглянул в сторону пленного. – Но ничего! И сам он молчит.
– Да, с таким врачом неплохо было бы познакомиться лично. Да и не стыдно поучиться у него кое-чему… – Гервер хмыкнул, заинтересованно хмуря брови. – Интересный экземпляр.
Любопытство недавнего хирурга пересилило сдержанность следователя. Осторожно пальцами он коснулся одного шрама, ямочки как раз между рёбрами. Подследственный, который после порядочной дозы наркотиков должен был находиться в полубессознательном состоянии, вдруг дёрнулся всем телом от этого прикосновения, как от удара током.
– Откуда они? В тебя стреляли, да? Кто? – спросил, глядя пленному в лицо. Молодой совсем, лет, может, двадцать, или чуть больше. Довольно симпатичный. Впрочем, как и многие в его годы. И не удивительно, на стороне таких главное преимущество – молодость. И глаза удивительные, красивые. Синие, с поразительной глубиной. И ясность во взгляде. Может, не давал ему ничего Дэмьен? Ведь это не взгляд человека, получившего все положенные для допроса препараты. Никакой сонливости, никакого тумана в глазах. Он же полностью отдаёт себе отчёт!
– Он не похож на готового к допросу, – Гервер взглянул на Дэмьена с упрёком. – Повтори инъекцию!
– Но ведь… – тот попытался возразить, но вовремя осёкся. – А сердце выдержит? В первый раз…
– Выдержит! – Гервер бегло просмотрел листы с результатами медицинского обследования. – На всякий случай держи поближе
Он стоял с торцовой части операционного стола, у изголовья, стоял так, чтоб подследственный при всём желании не мог его увидеть. А сам наблюдал за ним поверх изучаемых документов.
Мышцы заведённых за голову рук, в запястьях накрепко стянутых ремнями, напряглись в отчаянной и бесполезной попытке отстраниться от иглы шприца, введённой в вену предплечья.
Повторная инъекция подействовала быстрее, чем это бывало при единственной дозе. Парня потянуло в сон, хоть и видно было, как он старается противостоять этой слабости. Да, крепкий организм и удивительная выносливость. Это при двух-то дозах.
– Хочешь спать? – спросил Гервер, легко похлопывая подследственного по щеке тыльной стороной ладони, взбадривая его. – Хочешь?
Парень несколько раз медленно и рассеянно кивнул, но потом коротко и честно признался: – Да!
– А голова не болит? Дыхание не перехватывает? – Отрицательное движение подбородком из стороны в сторону. – А при первых допросах тебе делали больно? Тебя бил кто-нибудь? – Гервер задал эти вопросы неожиданно. Наркотик действовал так, как должен был действовать всегда: расслаблять, притупляя осторожность и внимание, доводя допрашиваемого до такого состояния, когда мозг слабо контролирует язык.
Опять отрицательное движение головой.
– Хорошо. А сейчас ты хочешь, чтоб кто-то причинял тебе боль? Не хочешь? Хорошо! Молодец! Тогда скажи мне, как тебя зовут? Своё полное имя назови мне, пожалуйста!
– Ютас Кредер Винклер! – уверенный ответ, не зная, не придерёшься.
– А если я точно знаю, что ты мне врёшь? Что ты тогда на это скажешь? – Рука Гервера вдруг больно сдавила горло подследственного. Парень дёрнулся, как будто до сих пор не понял, что это бесполезно. Смотрел на Гервера снизу вверх всё более проясняющимся взглядом. Точно пелена какая-то постепенно с глаз спадала. Опомнившись, Гервер убрал руку, и пленный ниобианин снова повторил:
– Я – Ютас Кредер Винклер! Служу в Сионийской Армии… При штабе. Совсем недавно здесь…
– Лжёшь! Лжёшь ты мне, мальчик! – Гервер выпрямился, убирая руки в карманы халата. – Ой, как нехорошо ты поступаешь. Тебе же самому будет хуже… – Покачал головой, недовольно покусывая губы, а потом обратился к ассистенту с приказом: – Введи ему двойную дозу дистеоретика!
– А выдержит? – отозвался Дэмьен, покорно наполняя два шприца.
– Просто внимательней следи за результатами датчиков! Ничего, справится… Сам виноват…
* * *
Незнакомое до этого чувство тошноты и тяжести с болью в области солнечного сплетения раздражали и злили. Да ещё и в голове никакой ясности, сплошной туман. Спать хотелось жутко. Глаза закрывались сами собой. К тому же надоедало бесцельно смотреть на лампы, освещающие стол.
Спать… Спать… Спать…
После всей этой дряни картинки появлялись особенно яркие. Их краски, наверное, могли бы поспорить с многоцветием джунглей.