Возвращение домой
Шрифт:
– Детей, которых они не могут продать... Или тех, что умерли от болезней. Боже мой, - мне стало холодно, и я понял, откуда явился тот призрак мальчишки. Тошно было, что я посмел участвовать в подобном деле и сам услужливо поставил те черные точки, означавшие смерть для несчастных, которых отняли у родителей.
– Нам нужно вернуться в мой город. Надо рассказать об этом, и о корабле, чтобы власти покончили с такой торговлей.
Агнес пожала плечами. Она указала на себя, а потом вниз.
– Тебя тоже хотят сбросить?
Она отрицательно покачала головой.
– Хотели?
Тот же ответ.
– Кого-то из твоих близких?
Девушка
– Так тебя тоже украли и привезли?
Она звонко ударила кулаком о свою ладонь в знак согласия.
– И тебя не могли продать, - продолжил я, - потому что ты немая... А твой брат или сестра погибли здесь... И тебя оставили прислуживать, именно оттого что ты немая и не можешь никому и ничего рассказать...
Агнес медленно кивнула.
"Даже если бы я и могла, - прочел я в ее взгляде, - кто поверит девчонке?"
– Послушай, поверь мне... Я клянусь тебе помочь. Ты помогла мне бежать, и я должен отдать тебе долг. Мы можем отвлечь тех, что на берегу, и опять украсть лодку, и добраться до ближайшего города... Или деревни... Или рыбачьего дома...
Я осекся, подумав о том, что местные рыбаки могли знать об этой торговле.
– Нет, рыбачий дом не подойдет, - сурово сказал я, чтобы успокоить девицу.
– Мы доберемся до города, и там я расскажу все, что знаю.
Она пожала плечами, явно не доверяя мне. По правде, я и сам не знал, как сдержать свои обещания, но был полон решимости умереть или добиться своего.
Агнес меня не оставила, и мы пошли вдоль берега на юг, стараясь держаться леса. На севере дорогу нам перерезали пираты - хоть и было в той стороне больше городов и деревень, насколько я знал, но встретить их было легче легкого. Даже на нашем пути, нам приходилось прятаться в сумерках, поскольку вдоль берега медленно шла лодка, и я видел из кустов, как человек в ней внимательно осматривал заросший берег, правильно заподозрив, что рано или поздно я выйду к морю - единственному ориентиру, что был здесь.
Переночевали мы в лощине, куда натаскали еловых веток, и, когда я проснулся, то Агнес рядом не было. Она вскоре вернулась с красными пальцами - в подоле своей юбки она принесла несколько пригоршней земляники, и эта скудная еда только раздразнила голод. Когда мы почуяли запах жареной птицы к вечеру, то прибавили шаг, и, действительно, вскоре увидели несколько убогих и снулых домишек, приткнувшихся друг к другу. Агнес, похоже, обрадовалась больше меня и с нетерпением оглядывалась ко мне, ожидая моего решения, - выходить ли к людям или нет. Я медлил, не зная, чего мне хочется больше: поддаться голоду или же прислушаться к голосу благоразумия. Когда я был уже готов склониться к первому, из ближайшего дома вышел капитан Жак, беседовавший с каким-то стариком благонравного вида, и Агнес отпрянула, будто увидела призрака, но ее лицо выражало такое отвращение, которого вряд ли бы удостоился даже мертвец, выкопанный из могилы через пару месяцев.
Мы обошли это поселение и вскоре добрались до следующего, где увидели подобную же картину: люди капитана, похоже, успели предупредить всех на побережье, и Бог знает, что они могли наговорить им о нас. Я не знал, сколько до ближайшего города на берегу, и мои надежды на спасение таяли, но я не мог признаться в этом девушке.
Она держалась храбро и хоть, в отличие от меня, весь путь проделала босиком, ни разу не попросила меня остановиться
Я пытался утешить ее, развеселить, разозлить - но все было тщетно; она так глубоко ушла в себя, что в конце концов я сел рядом с ней, и мы долго молчали и не шевелились.
Наконец девушка подняла голову и неуверенно указала пальцем назад. Там была еда, был кров, были люди, но были и пираты, что означало верную смерть и для меня, и для нее. Смерть была и впереди: столь же мучительная, если не хуже. Смерть от бурного течения, которое могло затянуть нас на дно или искалечить о камни, либо долгая смерть от голода.
Вспомнив о том, что мы почти ничего не ели, я подошел к воде, умылся и набрал пригоршню воды, чтобы попить и обмануть желудок. Мое ночное видение, мой бред и мой злой ангел опять на миг показался на поверхности воды, и я вдруг понял, что если даже здесь река полна порогов, то где-то выше по течению она может быть спокойна, и ее наверняка пересекают большие пути, которые ведут к людям. Я заставил девицу напиться и знаками (похоже, тогда я заразился ее немотой) показал ей, что мы должны остаться здесь на ночь, а завтра продолжим путь. Она безропотно согласилась и даже позволила мне позаботиться о постели, а затем взяла меня за ладонь и долго глядела мне в глаза, словно хотела сказать, что ни в чем меня не винит.
Сложно описать два последующих дня. Нам пришлось трудней, чем раньше: теперь у нас не было сил, чтобы преодолевать препятствия так же бодро, как в первый день, когда Агнес барашком скакала по холмам среди лесов: мы вязли во мхах, кое-как перелезали через поваленные деревья, и даже шли по воде против течения, где оно было тихим - лишь бы лишний раз не прикладывать усилий и не поднимать ноги. Еды у нас по-прежнему почти не было, и лишь один раз мне чудом удалось поймать в туфлю пару рыбок, и мы съели их сырыми и без соли. Нам повезло, что мы не встретили ни волка, ни медведя, иначе эта история закончилась бы раньше, чем мне хотелось бы. Один раз мы встретили лань с олененком, которые пришли к реке напиться, и множество раз дорогу нам перебегали зайцы и лисы, насмешливо бодрые и быстрые.
К концу второго дня я понял, что не могу больше никуда идти: мне пришлось вести Агнес, которая совсем выбилась из сил, и мы повалились на пятачок из мягкого мха, где было видно небо. Девушка нащупала мою ладонь и сжала ее, глядя в небо. Мы молчали, поскольку не было сил говорить, и я думал, что все вышло глупо и бессмысленно, никого не удалось спасти, и теперь через много лет найдут лишь наши скелеты, поросшие мхом. Я думал о детях, которые ждали своей участи быть проданными, о капитане, который ел мясо и пил вино из чужой крови и плоти, о своих родителях, которые, наверное, поседели от беспокойства, о своих жизненных планах, которые отсюда, из-под лесного полога, казались глупыми и никому не нужными. Мысли перешли в дрему, и я заснул, опасаясь в глубине души больше не проснуться никогда.