Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
– Все ясно, – сказал Ахмет, выслушав рассказ Лиды о событиях нынешнего утра. – Ситуация не такая трагическая. Андрюша не офицер, он вообще приезжий и не должен вызывать ненависть революционных моряков.
Ахмет говорил уверенно, хотя не был ни в чем уверен. Когда начинается террор, соображения рассудка отступают.
Но утверждение Ахмета о безопасности Андрея было настолько желанным, что Лидочка сразу успокоилась – будто гуляла в лесу, заблудилась, а тут ее нашел старший брат и ведет к выходу из леса. Главное теперь – слушаться его.
– Я тебе постараюсь помочь, –
– А как?
– Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Если ты чего не знаешь, не проговоришься. Погоди, не сердись, я могу тебе только сказать, что у меня дело в той же тюрьме. Там сидит совершенно невинный наш товарищ, которого отправили сюда из Симферополя, потому что в Симферополе мы бы его обязательно освободили. Знаешь кто?
Лидочка отрицательно покачала головой.
– Верховный муфтий Крыма.
Звание ничего Лидочке не говорило, но она поняла, что это какой-то религиозный чин.
– Мы должны освободить Челибиева. Это очень хороший человек, прогрессивный, можно сказать – социалист, – сказал Ахмет. – Его свои же муллы русским отдали. Сайдемат сказал: «Ахмет, ты должен привезти Челибиева», и я сказал: «Я привезу, Сайдемат». Тебе ясно?
– Ясно, – сказала Лидочка, не спросив, кто такой Сайдемат.
– Сегодня же мои люди узнают, где сидит наш Андрюша. А завтра мы будем Челибиева брать, постараемся и Андрюшу с собой взять, тебя это устраивает?
– Да, – тихо сказала Лидочка, которой очень хотелось поцеловать небритую черную щеку Ахмета, но она не знала, имеет ли право русская женщина целовать настоящего мусульманина?
– Тогда пойдем отсюда, мы тебя пока поселим у хороших людей.
Ахмет тихо свистнул, один из молодых людей появился рядом, будто и не отходил, и взял чемодан.
Лидочка с облегчением пошла за спутником Ахмета, но уже через несколько шагов почувствовала такую слабость в ногах, что остановилась и оперлась рукой о стену.
– Нельзя стоять, – сказал молодой татарин, несший ее чемодан.
Лидочке не хотелось признаваться в своей слабости, но она не могла сделать ни шагу. Тогда молодой татарин поставил чемодан на пол, показывая этим, что умывает руки. Обернувшись и увидев это, возвратился Ахмет. Лидочке было стыдно, хоть сквозь землю провались. Но тут она увидела, что в зал вошел и остановился, словно отыскивая взглядом очередную жертву, тот самый скуластый матрос, который отобрал у Андрея портсигар. Карманы его бушлата были оттопырены, и Лидочке даже показалось, что она угадывает в правом кармане очертания портсигара.
– Он, – прошептала она.
Как раз в этот момент матрос обернулся и встретился с ней глазами. На какое-то мгновение их взгляды слились, и Лидочка испугалась, что он прочел ее мысли, но матрос вдруг весело подмигнул ей, и Лидочка непроизвольно улыбнулась ему в ответ – такая у матроса была широкая и открытая улыбка веселого негодяя и пьяницы.
Матрос тут же забыл о хорошеньком личике, увиденном в толчее – не для этого он здесь был, – он был охотником на беззащитную дичь мужского пола.
И как только он выпустил Лидочку из поля зрения, она кинулась к подошедшему Ахмету:
– Это он, Ахмет,
– Что с тобой, не волнуйся.
– На нас смотрят, – с осуждением сказал молодой татарин.
– Он отнял у Андрея портсигар. Вон там, в правом кармане!
– Какой портсигар, объясни.
– Когда они схватили и повели Андрея, он отнял у Андрея портсигар, его надо обратно взять.
– Украл, да? – спросил второй молодой татарин, подойдя к ним.
Ахмет смотрел на нее удивленно, и Лидочка прочла в его взгляде вопрос, можно ли говорить о каком-то портсигаре, когда Андрею грозит смерть.
– Это самая ценная вещь! – чуть не кричала Лидочка, которой казалось, что без портсигара Андрей бессилен, никогда не вернется к ней. – Это подарок Сергея Серафимовича!
– В карман положил? – спросил Ахмет.
– Я видела, в правый карман. Ахмет, миленький, у меня есть деньги, сколько хочешь, я все отдам – пойди купи у него портсигар, объясни, что это память об отце…
– Если подойти, – сказал молодой татарин, – то плохо. Он подумает – какой ценный вещь, сразу не отдаст и еще смеяться будет, он пьяный, он русский, я знаю, какой подлый.
– Иса прав, – сказал Ахмет. – Просить нельзя.
– Не просить – купить!
– Попробуем иначе, – сказал Ахмет и обратился к Исе с вопросом по-татарски, тот пожал плечами и тут же пошел прочь.
– Ну что? – спросила Лидочка.
– Ничего, пойдем на площадь. Ты не бойся. Сделаем.
– Может, я все-таки деньги отдам?
– Лида, ты глупый человек, – недобро улыбнулся Ахмет. – Раньше ты мне другом была. А теперь немного с ума сошла.
– Я так волнуюсь за Андрюшу.
– Ты и раньше волновалась, когда мы в Батуме жили. А что? Разве он не приехал? Ты меня знаешь?.. Иди к трамваю.
Ахмет шел чуть впереди и сбоку, сунув руку в карман пальто.
Молодой татарин, который нес чемодан, медленно топал за Лидочкой, согнувшись от веса чемодана и изображая носильщика.
– Иди к трамваям, – сказал Ахмет, полуобернувшись. – Но не садись, пока я тебе не скажу.
Они вышли на площадь. Как раз перед Лидочкой патруль матросов со смехом и грубыми шутками гнал перед собой стайку цыганских женщин. Мужчины-цыгане осторожно, стаей лисиц за волками, шли сзади. Один трамвай, совсем пустой, зазвенел, покатился через пыльную площадь прочь от вокзала. На его место устало, еле-еле, приехал другой.
– Пошли, – донесся голос Ахмета.
– Пошли, – сказал носильщик.
Откуда-то появилась толпа солдат, они были плохо одеты, папахи и шинели изношены и грязны, некоторые с винтовками, но большей частью безоружны. Завидя трамвай, они побежали к нему. Лидочка смешалась с этой толпой, она совсем не боялась солдат, которым тоже не было до нее дела; солдаты буквально внесли ее в трамвай, открытый, без стекол, – словно дачная веранда на колесах. Носильщик с чемоданом был поблизости – Лидочке была видна его серая фуражка, а Ахмета она увидела, только когда трамвай со звоном и веселым грохотом колес покатил в гору, мимо одноэтажных привокзальных домиков. Ахмет стоял на передней площадке, рядом с ним стоял Иса.