Возвращение к Истине

Халов Андрей Владимирович

Скорняк лишь ненавязчиво обратил моё внимание на то, что каждый получит по заслугам, сделал какие-то смутные намёки на скорый выпуск и распределение. Взводный же принялся читать мне мораль, а потом пообещал, что обязательно посодействует тому, чтобы я попал к чёрту на кулички. Замкомвзвода тоже разорился бранью и пообещал, что устроит мне «сладкую жизнь» в оставшееся до выпуска время. Две последние угрозы я не воспринял всерьёз, но вот то, что сказал комбат, очень меня обеспокоило.

Выходя из канцелярии сонный и удручённый состоявшейся промывкой мозгов, я уже едва держался на ногах от смертельной усталости и готов был упасть

и заснуть прямо на полу, в коридоре, мёртвым, беспробудным сном.

«Плохи твои делишки, – подумалось мне сквозь полудрёму, заволакивающую моё сознание, – однако, какие всё-таки мы рабы».

Не помню, как я добрался до своей кровати, как разделся и лёг. Проснувшись утром, разбитый и не выспавшийся, я ещё раз с неприятным чувством вспомнил вчерашние события.

Сердце стянуло тоской жестокой неудачи и огорчения. История со стариком и похождением в его злополучный дом вспоминалась теперь как полуночный бред, как дурной сон, как пустая трата времени, не случись которой, всё было бы хорошо. Вчерашний день хотелось забыть, как можно скорее.

Голова разламывалась. Тревога не покидали мою душу целый день. Я не мог обрести покоя и жил в ожидании наказания. Беседа в канцелярии никак не шла у меня из головы.

Это продолжалось два дня, пока не подошёл Охромов.

– Ну, что?.. Ты надумал? – спросил он, тряся кулаками в карманах и щурясь на один глаз, то ли от того, что ему в глаз било солнце, то ли от ощущения своего превосходства надо мной, разбитым и раздавленным.

– Чего надумал? – не понял я сразу.

– Ты что, забыл наш разговор в баре? – удивился Гриша.

– Нет, не забыл.

Мне не хотелось с ним разговаривать: пережитые события полностью поглотили меня ожиданием кары. Кроме того, я понимал, что проблема с долгом куда страшнее и опаснее всех тех событий, которые сейчас переживал, но словно страус прятал голову в песок: история с долгом пугала и отталкивала своей неразрешимостью.

«Всё гениальное просто, – пришло мне на ум, – но простота – хуже воровства! Тогда по закону треугольника, что же тогда гениальность по отношению к воровству?!.»

Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я спросил Охромова:

– Знаешь, что со мной произошло?..

– Что? – живо заинтересовался приятель, поскольку вопрос прозвучал так интригующе, будто я хотел ему поведать, что после его ухода из пивбара на меня свалился миллион.

Вдруг я поймал себя на мысли, что хочу рассказать про старика и его логово только затем, чтобы хоть кто-то знал, что я прокололся с «самоходом» не из-за мальчишеской глупости, а в силу серьёзных обстоятельств. Но тут же решил, что не стоит выдавать тайну, быть может, даже глупую, ради для того, чтобы хоть кто-то знал, что я не простак и не позорник. Опаздывать из увольнения считалось среди курсантов делом не зазорным, хотя и наказывалось командованием, опаздывать же из «самоволки» в курсантской среде считалось проступком неприличным, и мало того, что наказывалось начальством, но и для уважающего себя курсанта было клеймом позора. Не умеешь – не берись!..

– Да нет, ничего, – я поплёлся прочь.

– Постой! – Охромов догнал меня, потянул за плечо и развернул к себе. – Постой!..

Я терпеть не мог, когда со мной так поступают: вот так хватают, разворачивают, когда, вообще, ко мне прикасаются, принуждая к чему-нибудь, и потому едва не двинул Грише по физиономии. Когда же он попытался

трясти меня за плечо, я уже не выдержал и вспылил, в ярости пытаясь сдёрнуть его руку со своего плеча. Но пальцы Охромова лишь крепче вцепились в отворот моего кителя. Он был сильнее меня, и моя попытка оказалась тщетна.

«Настроение итак паршивое, а тут ещё этот козёл прицепился», – подумал я.

Курсанты, вообще, любители посмотреть на выяснение отношений с помощью кулаков, поболеть, посочувствовать, подсказать в трудную минуту стычки. Ну а, когда дерутся приятели, тут не удержатся в стороне даже самые ленивые и равнодушные к подобным вещам. Поэтому, едва мы с Охромовым сцепились, как сразу же вокруг нас образовалась кучка болельщиков: все знали, что мы с Охромовым – «братаны» по жизни.

Однако, кроме этой немой сцены, да нескольких минут насупленного стояния потом вот так, сцепившись, ничего интересного в коридоре не произошло: настроения драться, хотя я и был взбешён, не было никакого.

Мериться со мной кулаками в планы Гриши тоже, видимо, совсем не входило. И потому пару минут мы постояли друг против друга, ожидая, что драку начнёт другой, но ничего больше не происходило.

Народ, поняв, что «кина не будет», стал расходиться.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил я у Охромова.

– Надо поговорить, – примирительно ответил он.

– Говори.

– Нет, здесь не могу….

Я, довольный тем, что не получил при всём честном народе по морде, направился к выходу из казармы, с удовольствием слыша позади себя его шаги. Вслед нам смотрели десятки любопытных глаз. И это было моей маленькой победой над Гришей.

С четвёртого этажа общежития мы спустились на улицу и через плац перед зданием прошли на спортивный городок.

Я глянул на верх. В окна смотрели самые любопытные: если вдруг драка начнётся здесь, то они всех «свистнут наверх», в смысле – вниз. Некоторые подозревали, что драка ещё впереди.

– Хочу услышать твой ответ насчёт моего предложения, – Охромов тоже глянул на окна казармы, обернувшись назад. – Разве ты не понимаешь, что нам его надо сделать, иначе обоим крышка?! Можно «кинуть» кучу «лохов» здесь, но люди, которые занимают такие деньги, с нам из города уехать не дадут. У них всё повязано! Тем боле, что я поручился за весь долг, и мне его надо отдавать весь, даже если ты прыгнешь в сторону и скажешь, что ничего не знаешь. А одному мне не справиться.

– Хорошо, – согласился я. – Только зачем так грубо? Ты же знаешь, что я не терплю, когда ко мне протягивают руки. Ты, конечно, посильнее меня, но сдачи получить можешь….

– Ладно, забыли, – примирительно согласился Гриша. – У нас на разборки времени совсем нет!..

– Тогда валяй, рассказывай, что там у тебя за выгодное дело, которое нас спасёт.

Охромов рассказал мне, что кредитор предложил ему дельце:

– … С одной стороны дело действительно плёвое, и не понятно, почему он собирается простить нам за него наши долги, да ещё и столько же отвалит. Но, если подумать, то в нём есть доля опасности и риска. Я бы не стал тебе рассказывать про него, не заручившись твоим согласием. Но сейчас я тоже рискую, потому что у меня нет другого выхода. Мне нужны деньги, много денег. И я предлагаю тебе стать моим компаньоном, но очень выгодном деле. Я даже не просто предлагаю тебе это. Я даже не прошу тебя об этом, а требую от тебя участия, иначе я пропаду.