Возвращение к людям
Шрифт:
Но, на каждого приходится по трое убитых ваших. А у меня — ни одного! Так кто из нас умеет воевать? Это тебе не разборки устраивать, между своими… Это — против народа пойти! А народ тебя сотрет в порошок, рано или поздно.
— Кишка тонка… — он глухо буркнул. — Что языком попусту молоть — предложи дело!
— Кишка тонка у твоих. Ты думаешь, только ты такой проницательный? Так я тоже, кое-что рассказать могу. Это не ты сам — тебя заставили пойти сюда!
Не сам, а шестерки презренные вытолкали в спину, хорошо, если, не пинками.
И не хотят они больше свои шкуры
Все, Сыч, хватит. Ты выполняешь мои условия, и я позволю вам уйти без боя.
Не тронешь больше никого, я имею в виду жителей долины. Да, твои, вроде, как и сами уже успокоились — участь Мухи да других, кое-чему научила, не так ли? Еду будете сами себе добывать — в лесу ее хватает. Если не уместитесь все, в своем клане, можете поселиться возле пустоши и желтых земель. Докажите свое право, называться людьми. Может быть, там кто-то и найдет свою гибель… Те места — опасны. Но хищников хватает и здесь, не только в горах. Если вы преуменьшите их число, вам станут многие благодарны. А если избавите и пустошь от тех тварей, то получите возможность торговать солью. Это — самая твердая валюта в долине. Без нее можно прожить, но тяжело. С вами станут меняться, вот тогда и завяжутся иные отношения…
— Ты сдурел? — Сыч снова поднялся. — Понимаешь, что несешь? Это же — братва! Не твои, серые! У меня — одни блатные! Они не работают! Не охотятся! Не строят! Дурак, они убивать станут! Понял? Убивать! Это я их сдерживаю — я один! На хрена вы Грева завалили? Он еще как-то мог с этой шушерой разговаривать спокойно! Развала хотите, да тогда от моих ребят не то, что, жители одного поселка — все вы кровью умоетесь! Всех на ножи поставим! Всех! И не морочь мне голову, как кум на исповеди… Их тюрьма не исправила, а ты и подавно не сможешь! У меня — каждый, по несколько ходок имеет! И все — за мокруху и разбой, по отягчающей! Авторитетов — более десяти. Смертников — восемь, и я — в их числе! Ты сам, парашу нюхал, чтобы такое предлагать?
— Нет, — я устало смотрел на разбушевавшегося главаря и начинал подумывать о том, что все это бесполезно… — Не нюхал. И думаю, что уже не придется.
Тюрем больше нет. И создавать их — некому. Разве только ты сам ям не нароешь, да не станешь в них гноить людей — как тебя самого гноили. Но закон — он будет. Не тот, который ты хочешь установить — страха и произвола. Не твой и твоей банды. Закон — для нормальных, человеческий закон. Не убивать и не грабить. Не насиловать. Если что я забыл, спроси у
Святоши, он заповеди лучше меня помнит, если не врет.
— Спрошу обязательно. Но я и сам одну помню — не прелюбодействуй, кажется.
Знаешь такую?
— На моих жен намекаешь? Глупо. Я никого в своей жизни не изнасиловал и к жизни с собой не принуждал. И женщину, ни разу не ударил.
— Телки, они и есть — телки, — он презрительно ухмыльнулся. — Подумаешь, влепил пару раз по морде… Послушнее будут.
— Оказывается, это ты — дурак. Ты сдохнешь, но так и не поймешь простого.
Что останется после тебя? Что ценного есть в нашем мире, как не они? Это в них — вся наша надежда. Придет время — если ты еще будешь передвигать по земле свои старые
Он снова уселся и вытащил из кармана фляжку. Отпив глоток, Сыч угрюмо бросил:
— Учишь, значит… Сам с двумя, а туда же. Ну так, тогда поясни, если добровольно к моим никто не пойдет, то тогда кто? Не твоя ли, рыжая? Или та, темненькая и мелкая?
У меня потемнело в глазах, и я невольно сжал кулаки, так, что Сыч сразу отпрянул назад.
— Я тебя порву зубами, если с ней что… — смерть Мухи покажется тебе детским лепетом!
— Ишь ты, как припекло. Вот оно, твое слабое место. Учту… Рожать, говоришь, не станут? Станут! Природа свое возьмет, куда денутся? Разложат вдоль и поперек, оттрахают по полной — и жизнь-то, глядишь, и появится. А что не по своей воле — так в этом мире все по чужой воле происходит. В этот раз — по моей будет! Баб в долине втрое больше, чем мужиков… Свыкнутся — слюбятся. Им с кем-то спать по ночам, тоже надо, не все тебе одному, сразу с двумя кувыркаться.
— Ты так ничего и не понял…
— Понял, — он стал серьезным. — Разговора не получилось. Жаль, придется братве передать, что ты у нас слишком гордый…
— Постой… — я, на несколько секунд, задумался. Блеф не проходил — Сыч знал о наших возможностях, так же хорошо, как и мы о его. И ни один из нас не мог одержать пока верх над другим. Но, как бы там ни было, преимущество оставалось на нашей стороне — банда, в отличие от нас, воевать до конца была не готова…
— Давай попробуем. Пусть это будет не мир, но соглашение о ненападении.
Слышал о таком? Принять мои условия ты не можешь — я это понимаю. Но и я отказаться от твоих, тоже. Пусть решение принимают твои люди — сами.
Середины не будет. Захватить долину я тебе не дам. Уводи людей в клан, тогда я стану тебе помогать продовольствием на первых порах. Не как дань — только, пока сами не научитесь себя обеспечивать. Деваться вам, все равно, некуда. Будете жить вдалеке — не будете бояться удара в спину. Ты должен понимать — после всего, что вы натворили, вас начнут убивать все, кто способен поднять оружие. И запугать их казнями ты не сможешь, как не смог запугать и меня. Грабежей больше быть не должно. И о нашем договоре должны знать все, а не только твоя банда!
— Это еще зачем?
— Для того, чтобы в поселке знали — не твоему миролюбию они обязаны тем, что вы уберетесь прочь, а страху, перед нашими стрелами!
Он вновь вскинулся:
— Вижу, куда метишь… В освободители. Не зарываешься ли?
— В самый раз. И последнее, девушек, которые томятся в клане и всех рабов отпустите на свободу. Всех! И провожатых дадите, чтобы они смогли до жилья дойти. Взамен — перестанете бояться… Это — немало. Как раз то, что от тебя и ждут, твои уголовнички…