Возвращение к себе
Шрифт:
Гарет несколько раз ударил в щит, который отозвался гулким буханьем. Гонга из него не получи-лось.
– Что расшумелись?
– выглянула Тиса из черного дверного проема.
– Ничего с мальчишкой не случится. Сокол ваш в лес полетел. Приведет, небось.
Вскоре Дени действительно вывалился на поляну весь перемазанный зеленью и паути-ной.
Через левую щеку тянулась алая царапина. Следом за ним на простор вырвался Дар.
Сделав круг, сокол спланировал ближе к Роберту.
В походе птица перешла на автономное питание: улетала, прилетала,
Гарет замахнулся, отвесить Дени подзатыльник:
– Где тебя носило? Здесь север, а не твой вонючий Прованс. Там всего леса - две оливы у забора!
– Я по следу шел. Господин Роберт, когда в чащу побежали, я подумал… живот схва-тило. А его нет и нет. Я подумал, случилось…
– Нам почему не сказал?
– Гарет опустил руку, так и не исполнив наказания.
– Вы бы ругаться стали, что не мое дело. А мне страшно было. Показалось… голоса из леса зовут.
– Говоришь, испугался?
– спросил Роберт.
– Ага.
– И все равно пошел?
– Так Вы ж не вернулись. Я за Вас больше испугался.
Неприкаянность… выброшенное на помойку существо, нашедшее, кому служить…
– Ладно, разведчик, иди, отмойся, - велел Роберт.
– Поешь. Но на будущее, предупре-ждай, когда уходишь. Это называется дисциплина.
Выпрямив спину и высоко держа кудлатую голову, Дени медленно и торжественно прошествовал к ручью, не желая замечать улыбок на лицах взрослых.
Вечер прошел тихо. Не ложились, кроме Хагена, допоздна. Ну, с тем, понятно: он те-перь по вечерам кое-как добирался до лавки и падал замертво.
– Где ваша карта, та, что вчера показывали?
– спросила Тиса, подсаживаясь к столу.
Роберт в который раз отметил, естественное достоинство, с которым держалась черная женщина. Она сидела перед рыцарями, и ни у одного из них не повернулся язык, указать ей место.
Поправив светец, Соль развернул пергамент.
– Покажи еще раз, где наш хутор?
Уголек оставил точку справа от Пустоши. Женщина долго присматривалась к непри-вычным знакам:
– Это что?
– палец уперся в нарисованную красным башню.
– Париж. Слышала о таком городе?
– Я там бывала. А - это?
– палец остановился на черном кресте.
– Монастырь Сен-Дени.
– А - это?
– крестик поменьше в стороне от дорог.
– Еще один монастырь маленький. Мы там… гостили.
– Гостили, говоришь, а потом ноги уносили… - протянула она задумчиво.
– Тогда - это, - указала на башню поменьше, - наверное, Льеж.
– Тоже приходилось бывать?
– осторожно спросил Роберт.
– Давно, дорогу плохо помню. Но ничего-то на вашей карте нет, - в который раз по-сокрушалась Тиса.
– Ладно, смотрите: день пути от меня на восход будет хутор.
Называется Зеленая Балка. Там большой овраг огибает дома и уходит к северу. От оврага - с полдня пройти - видели следы. Дальше на восход - к ночи придете - большое старое село. Дье
– Ты знаешь, где стоит замок Филиппа де Барна?
– в один голос спросили Соль и Лерн.
– Сама там не была. Но люди оттуда проходили. С чужих слов: из Дье выходят три дороги. Барнская - средняя. А сколько идти не знаю. Земли Барна, еще вассальные поместья до них… по другим дорогам раньше стояли мелкие вольные замки…
– Что с ними стало?
– Худо там. Обезлюдели места. Во-первых, в поход много народа подалось; во-вторых, поветрие там погуляло, когда лицо снизу опухает. Детям хоть бы что, а взрослых много умерло. Говорят, кроме Барна в тех местах ленных баронов не осталось.
Роберт прикинул, что если некто собрался объединить этот край, да еще присовокупить к нему Критьен, получит владения величиной с приличное южное графство. Только в подданных здесь остались, в основном, волки да олени.
– Ах! Про монастырь-то я забыла! Говорили, вроде бенедиктинцы в нашу глушь за-брались.
Нет. Другие. Называют себя цистерианцами. Устав у них уж больно суров. Безвы-лазно сидят за стенами, отстраиваются. От Барна они - на север и на закат. Точнее сказать не могу.
– Так. Что у нас получается?
– Роберт склонился над картой.
– Не из монастыря ли наши 'друзья' наезжают?
– предположил Соль.
– Ты спятил?
– возмутился за святых отцов Лерн.
– Спятил или нет, но остатками ума проницаю: они гнездятся либо в монастыре, либо в замке Барн, либо в одном из мелких баронств на востоке.
Спорить было трудно. И не стали, разошлись спать. Только Гарет, как вчера, остался перед очагом с каким-то задельем в руках.
Лето тихо шло в осень. На юге еще жарило солнце, а здесь, пробивающиеся сквозь кроны лучи ласкали кожу, как пальцы женщины, печально провожающей зрелость.
Роберт ехал без шлема, надев легкую кольчуг прямо на рубашку. Меч, как всегда - под рукой - приторочен к седлу. Тело то впитывало позднее солнечное тепло, то подергивалось ознобом от вековой сырости, поросших елями низин. Землю сплошь покрывали папоротни-ки, сквозь которые лезли пестрые шляпы грибов.
Хутор, вокруг которого загибался гигантский овраг, прошли вчера открыто. На насто-роженные расспросы поселян, ответили охотно, но взаимности не добились.
Переночевать их не пустили. Даже чистый серебряный звон, - Соль поднес свой кошель к запертым створкам ворот и несколько раз встряхнул, - не заставил хозяев отворить. Пришлось до темноты тащиться вдоль оврага. Остановились только у самого его окончания, в ложбинке, по которой звенел чистый, веселый ручеек.
Натянув шатры, люди кoe-как перекусили у костра. Дежурили по очереди, исключая Дени и Хагена, которому еще три дня оставалось пить сонное зелье.