Возвращение к себе
Шрифт:
– Чепуха. Царапина, - голос араба дрожал, но на хрип умирающего не походил. Абу Хаким с лампой в руках уже стоял рядом. Шею Тафлара косо прочертила длинная, сочащаяся кровью рана. Тонкие пальцы Абу пробежались по ее краям.
– Слава Аллаху, нож разрезал только кожу. Сейчас зашью.
– Где Мибу?
– вскинулся Тафлар, отводя руки лекаря.
Вдвоем они внесли, ставшее очень тяжелым тело в комнату и положили у стены. Мибу был еще жив, но даже в слабом свете ночника было видно, что его кожа из черной стала пе-пельной, черты лица заострились. Слева под ключицей набухала
– Абу?!!
– Тафлар позабыл, что сам ранен. Испачканными кровью пальцами он ухва-тил врача за одежду. Но тот не двигался, стоял скорбно молча. Роберт, повидавший на своем веку немало, тоже понимал - от такой раны спасения нет.
– Абу, неужели нельзя помочь?
– Тафлар склонился над своим телохранителем:
– Мибу, ты меня слышишь?
Веки африканца дрогнули, он даже попытался разлепить губы.
– Стой, Тафлар!
– Абу оттащил друга в сторону.
– Не трогай.
– Почему?
– Ничего не обещаю, да от меня тут ничего и не зависит… Но если Аллах и все афри-канские духи к нему благосклонны… Только не трогать! Пусть тут и лежит.
– Рана?
– Кровь перестала вытекать. Вся свернулась. Дай послушаю, - Абу Хаким, едва каса-ясь, приложил ухо к груди Мибу.
– Сердце бьется часто и едва слышно, легкие не задеты. Повторяю, ничего нельзя обещать, но раз кровотечение остановилось, есть крохотная надежда.
Потом они перевязывали Тафлара и укрывали Мибу. Только когда никаких дел не ос-талось, и в комнате застыла тишина, сообразили - на шум и крики никто не прибежал. По-нятно, что молчит закрытая на десять засовов женская половина. На востоке женщина, отго-роженная от мира мужчин толстыми стенами сераля и жесткими законами, не приучена под-нимать крик. С евнухов тоже спроса нет - спят не добудишься. Но куда подевалась стра-жа?!
Наемный убийца мог прийти не один, помня об этом, Роберт не решался оставить ра-неного Тафлара, умирающего Мибу и совершенно беспомощного в бою Абу.
– Чем вы тут объявляете тревогу?
– Внизу в большом зале есть гонг. В него следует ударить колотушкой, - просипел Тафлар.
– Далеко. Я не хочу вас оставлять.
– Думаешь, он пришел не один?
– А бес его знает, - отозвался Роберт по-франкски.
– Иди, зови людей, - Абу Хаким поднял спату. Небольшой клинок выглядел в тонкой изящной руке врача чем-то инородным. Роберт с сомнением оглядел горе- защитника, но делать было нечего:
– Встань у входа и руби любого подозрительного.
Быстро проскочив под аркой, он выбрался на площадку перед лестницей, подошел к перилам и огляделся. Ни шевеления, ни звука. Приставив руки ко рту, Роберт проорал, что есть мочи:
– Все живые - ко мне!
Раз, другой, третий.
В саду раздались шаги, среди густых зарослей мелькнул факел. Если бы еще знать всех обитателей дома в лицо. Осталось надеяться на Абу. Тот легко отличит чужака.
Первой на террасу взлетела женщина, до глаз закутанная в темное покрывало.
Наученный горьким опытом, Роберт приказал ей остановиться.
– Я - Фатима. Что случилось?
Роберт опустил руку с навахой:
–
Вместо того чтобы кинуться с причитаниями к хозяину, мудрая женщина обернулась к франку, почуяв в нем единственную опору:
– Что надо делать? Говори.
– Мне нельзя далеко уходить. В саду или в доме могут прятаться еще убийцы. Надо ударить в гонг, собрать людей. Боюсь, утром многих не досчитаемся.
Она молчком развернулась и бросилась в темноту, а Роберт застыл, каждое мгновение ожидая предсмертного вскрика женщины.
Рев большого гонга слился со вздохом облегчения.
Из двадцати человек, охранявших дом и сад, в живых осталось восемь. Остальных уложил мертвыми ночной гость.
Только когда от Селим бея прибыл отряд и плотным кольцом окружил усадьбу, Роберт, понуждаемый Абу, отправился спать.
Однако сном его состояние можно было назвать с большой натяжкой: чуткое полузабытье чередовалось с глубокими провалами, где Роберт, падая на колено, метал и метал нож в расплывчатый силуэт, каждый раз, просыпаясь от досады, что не попал.
Только на рассвете он уснул по-настоящему. Но и тут достало сновидение. Он увидел себя на злополучной каменистой площадке перед монастырем Святого Георгия в полном облачении. Наверное, по контрасту с броней и глухим шлемом легкое копьецо с золотым, испещренным непонятными знаками наконечником, выглядело в руке игрушкой. Роберт не заметил, когда на площадку вышел противник. Не Омар.
Против него встал дважды отступник Пирруз. Ему, рыцарю, выставили в противники эту гниду?! Возмущение и отвращение захлестнули во сне с такой силой, что Роберт, не дожидаясь начала поединка, поднял свое игрушечное копье и метнул в сторону сутулой фигуры. Как копье пронзило тело, не видел, но, проснувшись, точно знал - убил.
От лекарства, принесенного утром придворным врачом, слегка кружилась голова.
Впрочем, Абу Хаким предупреждал, что так оно и будет вначале.
Тревожной занозой на краю сознания застрял давешний сон. Какое предательство ждет впереди?
Роберт сидел на черном как ночь, тонконогом и резвом, но невысоком по его меркам жеребце. Сегодня впервые за очень долгое время он надел европейское платье и полный доспex. Лучше бы, конечно, поберечь силы, не тащить на себе по солнцепеку пудовую кольчугу, наручи, поножи и шлем, но его предупредили - путь кавалькады пройдет по городу, а это значит - сквозь толпу, собравшуюся по случаю праздника.
Пот начал пропитывать стеганый гамбизон. Во рту стоял вкус солоноватого настоя.
Абу Хаким объяснил: в жару захочется пить, а непомерное питье для непривычного к местным условиям европейца - губительно. Можно потерять сознание. Лекарство же таково, что, перетерпев первый приступ жажды, Роберт на весь день будет от нее избавлен.
Селим Малик не торопился, ехал шагом, держась в седле прямо как изваяние самому себе. Приветственные крики толпы, по мере приближении, oкруженного стражей, франка сменялись плевками и улюлюканьем. Под ноги лошадям летели гнилые финики, огрызки яблок, кости. Выше, однако, не кидали, опасаясь зацепить кого-нибудь из охраны.