Возвращение к себе

Огнева Вера Евгеньевна

Всех, кто в жилых покоях был, погнали, оставили только девчонок прислуживать.

Меня тоже оставили, но я сбежала. Я ход потайной знаю. Мне Миле прежний сенешаль показал. Велел не говорить никому. Там на кухню коридорчик есть, от него отходит короткий тупичок. В нем всякий хлам складывают. В самом низу у стенки один камень надобно сдвинуть, и стена повернется. Так я и ушла. Боялась, хватятся на утро, дознаваться начнут. Только приезжие господа так напились, что утром и себя не помнили.

–  Ты о подвеске-то скажи. Видела иль нет?
– поторопил ее Гарет.

–  Ой, не помню. На ней столько золота было: и венец и ожерелье,

и еще что-то висело на груди. И все красивое, как из сказки.

–  Эта сказка называется Палестиной, девочка. Только это очень страшная сказка, - подал голос Лерн.

–  Куда же ход из тупика ведет?
– спросил Роберт, отбирая у девушки подвеску и пряча ее на место.

В подвал. Там ступени, темно. Я кинулась назад, а дверь уже на место встала.

Пощупала, у стены камень выдается, как с той стороны. Постояла. Думаю, вернусь, а как заметят, да про дверь эту спрашивать начнут? Что такое, да кто указал?

Господин Миле и так чуть живой был. С лестницы упал. Сколько уже мается!

Герберга эта вместо него своего человека поставила, так мадам Анна слова против ей не сказала.

Смотри-ка только-только оттаивать начала, зарозовела от тепла и сытости, глаза чуть заблестели, и уже осуждает.

На лестнице, у потаенной двери она простояла довольно долго, не решаясь вернуться. Идти в сырую холодную неизвестность было еще страшнее. За тонкую каменную преграду пробивались крики, грохот, истошный женский визг. Скила представила себя там, в зале: угарный чад камина, красные пьяные хари, цепкие грязные руки. Она отступила, чуть не сорвавшись с площадки. Еще немного постояв и успокоившись, девушка нащупала босой ногой ступеньку, за ней другую. Цепляясь рукой за влажную стену, она добралась до самого низа, обогнула выступ и оказалась в узком помещении. Сверху сквозь заросшие травой щели пробивался скудный свет. Пыльные сумерки подземелья позволяли кое-как осмотреться. Дальний конец узкой не комнаты даже - щели, терялся в темноте. У внешней стены были свалены ящики и бочки. Внутренняя стена отгораживала ход от жилого подвала.

Ширина коридора - шага два. Скила перекрестилась и пошла вперед. Вскоре потолок стал понижаться. В темноте она вытянула руку и нащупала неровную, со следами затесов стену. От одной до другой стены - раскинуть руки человеку. Вырасти она среди дворни и наслушайся с детства рассказов о бесплотных обитателях замковых подземелий, может и испугалась бы, а там и вернулась, переждать пир в сумрачном зале. Но она жила в лесу, и обычной рыси боялась гораздо больше нежели сказочного тролля, которого в жизни не встречала. В подземелье взяться зверю неоткуда. Реальной опасности девушка не чуяла, а значит, побрела, держась за стену и нащупывая озябшей ногой пол. Шагов через пятьдесят, коридор свернул вправо. Сразу за поворотом она услышала шум бегущей воды. Коридор закончился узким лазом - только на четвереньках проползти, в конце которого беглянку принял развесистый и до невозможности колючий куст шиповника. Внизу шумела речка. К воде спускались уступы и уступчики. Прыгая с камня на камень, потом по пояс в воде Скила добралась до переправы. На том берегу ее встретил родной лес.

–  Вот это - подарок!
– Лерн стукнул себя кулаками по коленям.
– Милая, с меня серебряная марка, за добрую весть.

–  Говоришь, ход там прямо в жилые покои? Это - хорошо, - усмехнулся Гарет.

–  Люди добрые, что же вы…

–  Погоди пугаться красавица, - окончательно

развеселился Лерн.
– Не думаешь же ты, что мы разбойники? Или похожи?

–  Еще как!
– Скила, между прочим, не шутила.

Лерн остался с Робертом у костра. Остальные перебрались в тесный шатер. Девушку перенесли на попоне.

–  Рад, да?
– ехидно осведомился друг.

–  Согласись, это - выход.

–  А если ты даже замковый мост пройти не сможешь? Всадят вам с Гаретом по стреле за воротник…

–  Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

–  За дорогу я уже такого насмотрелся: спать стал плохо и все время оглядываюсь.

В Святой земле всякое случалось, да что я тебе рассказываю, сам знаешь. Но это - там.

–  Здесь, значит, такого быть не может? Когда там люди Роберта Нормандского деревушку вырезали от младенца до старика это - нормально. Гроб Господень все спишет. А когда дома озверелая шайка, используя боевой опыт, чужой замок к рукам прибрала - злодеяние?

–  М-м-м, - Лерн застонал как от больного зуба.

–  Я уж тебя добью, чтобы не мучился и не делил на там и здесь: кишки, мой друг, у всех одного цвета, что у сарацина, что у баронета Лебарского.

–  Как с этим жить?

–  Привыкай, - жестко поставил точку в разговоре Роберт.

Хаген, Марк и Лерн оставались. Скила кое-как поднялась утром, но далеко уйти или уехать верхом не смогла бы. Да и нужды в том не было. Еще вчера вечером Роберт настоял: в замок идут они с Гаретом - от этого отвязаться не удалось - остальные выжидают, наблюдают… в общем, сообразят, что делать.

–  Матери твоей что передать?
– спросил Гарет девушку.

–  Скажите, у меня все хорошо, с надежными людьми осталась.

–  А поверит?

–  Ой, и правда!

–  Ты, вот что, ты место укажи, где ее ждать будешь, а я уж ей шепну потихоньку.

Найдется такое?

–  Да в хижине у холма же. Никто кроме нее туда дороги не знает.

–  Скила, - Роберт наклонился в седле, - в деревне какие настроения?

–  Плохо. Боятся все. Хоть и скота нагнали - у каждого, почитай теперь корова есть - а все равно боятся.

На помощь сервов, с одной стороны запуганных, с другой - купленных, рассчитывать таким образом не приходилось.

Лерн вызвался проводить. После вчерашнего разговора, за все утро он рта не раскрыл. И - Слава Богу, поднимать сейчас в душе старую муть Роберту не хотелось.

Однако на долго друга не хватило, уже на спуске с седловины он подал голос:

–  Роберт, ты не знаешь, откуда родом Анна?

–  Из Верхней Шампани. Младшая дочь барона Шаде.

–  Вот это - да!
– присвистнул Лерн.

–  Ты с ней знаком?

–  Представь, Шаде дальний родственник моего кузена Бодуэна. Я тебе рассказывал - мое детство прошло у двоюродного деда. Когда Анна с матерью прибыли в Генегау, я обретался у преславного родственника в качестве оруженосца его среднего сына.

Толи их пригласили, толи они путешествовали и по дороге завернули к деду. Не знаю. Ехали они вдвоем. А теперь представь: вместо того чтобы с другими оруженосцами сопровождать рыцарей на охоту, меня, - за провинность, надо полагать, догадался Роберт, - оставляют в замке с девчонкой, чтобы я эту пигалицу развлекал. Девчушка маленькая, остроносенькая. А я уже на фрейлин заглядывался тогда… и не только заглядывался. Платьице на ней старое. Глазки опустила и все вздрагивает. Слово скажу - вздрогнет.