Возвращение на Мару
Шрифт:
Постепенно успокоилась и Маша. Мы неспеша обошли комнаты. Их в доме было три — одна большая, в которой из всей обстановки осталось только старое зеркало. Две другие, наверное спаленки, тоже не принесли нам никаких открытий.
— Кажется, пусто, — констатировала дочь.
— Вижу, — буркнул я. И чего мне взбрело в голову, что здесь мы можем найти что-то интересное?
— Пойдем обратно? А то я от этой пыли чихать начну… — И почти в тот же момент Маша чихнула.
— Аапчхи! — И пламя свечи тревожно качнулось в сторону. — Ой, простите.
— Будь здорова.
— Спасибо. Аапчхи!
— Расти большой. Слушай, потише нельзя?
Я
— Машенька, ну-ка посвети наверх. Левее, левее. Да, вот здесь.
— Кажется, вход на чердак.
— Точно.
— Есть же один, с улицы. Зачем еще?
— Как зачем? Представь, метет — день, другой, третий, и вот уже весь дом занесло снегом. А тут взял — открыл люк и, пожалуйста, — ты на чердаке. С него — прыг и нет больше снежного плена.
— Только высоковато что-то. Как в него залезали?
— Высоковато…
Я оглянулся по сторонам. Опереться было не на что. Действительно, неужели для того, чтобы залезть на чердак, его хозяин или хозяева всякий раз должны были подтаскивать под крышку то ли стол, то ли стул? Неудобно…
— Или он очень высоким был, не чета нам с тобой, — Маша тоже продолжала размышлять, но только вслух.
— Кто — он?
— Петр Константинович, кто же еще?
Мы посмотрели друг на друга и все поняли без слов.— А сможешь? — спросил я дочь.
— Постараюсь.
Маша взяла у меня свечу. Я осторожно поднял дочь и посадил к себе на плечи. Она легко достала рукой до крышки люка.
— Я вроде не толстая, папочка, что ты так сопишь?
— Она еще издевается… Ну, давай, открывай с Богом.
— Сейчас.
— Не идет?
— Одной рукой неудобно.
— Давай мне свечу. Набери воздуха и с выдохом толкай крышку.
— Тяжелая, зараза, — как скажет Кукушкин.
Крышка поддалась.— Давай, Машута, еще чуть-чуть… Так, молодчина.
— Ты тоже у меня… молодчина… папочка.
— Издеваешься?
Мы смогли открыть крышку. Похоже, азарт овладел и моей дочерью. Но не успела Маша принять у меня свечу, как та потухла. Какая досада! Спички лежали в кармане рюкзака, который висел у меня на спине, а фонарик Маша положила на пол. Мы оказались в кромешной тьме.
— Ладно, дочь, влезай впотьмах. Сейчас зажгу свечу — и следом за тобой.
В этот момент я услышал скрип калитки. Ветер? Калитка скрипнула еще раз. Кто-то подошел к дому. В жизни мне приходилось испытать многое. Я ночевал один в лесу, сплавлялся на байдарках по горным рекам, не один раз тонул. Но никогда ни до, ни после не переживал такого страха, как в тот момент, когда звук чьих-то шагов — уверенных, неспешных — раздался в тишине ночи. Но Маша ничего не слышала.
— Папа, что ты замер?
— Тише.
— Что?
— Тише, говорю. Бери у меня рюкзак. Скорее!
— Да что с тобой?
Звук открывающейся входной двери услышала и она.— Папа, мне показалось?
— Не показалось.
Пытаюсь подтянуться. Одна рука срывается — и я повисаю между потолком и полом. А неизвестный уже вошел в кухню. Руки и ноги сделались ватными. Казалось, вся сила, вся энергия вдруг разом оставили мое тело. Если бы
— Спасибо за помощь. Оставайся на месте — и не двигайся. Малейший скрип выдаст нас.
Те, кто не оказывался в подобной ситуации, могут посмеяться над нами. Поверьте, враг, пусть даже самый страшный, но видимый, осязаемый — это одно. Другое дело — неизвестность, позволяющая твоему воображению рисовать любые образы. К тому же нам с Машей не раз рассказывали о голосах, якобы по ночам доносящихся из этого дома. Сейчас голосов мы не слышали, зато слышали шаги. Кто-то неизвестный, пройдя кухню, вошел в большую комнату. Задержись я на секунду-другую и… Впрочем, может быть, было бы лучше взять фонарик и, осветив вошедшего человека, громко и уверенно крикнуть: «Кто сюда пожаловал?» А если это не человек? Господи, какие глупые мысли могут лезть в голову!
Мы сидели не шелохнувшись. В какой-то момент мне показалось, что неизвестный услышит стук наших сердец. А он, между тем, очень уверенно, но в то же время неспеша обходил одну комнату за другой. Кто это может быть? Это не шаркающие шаги Егора Михайловича и не стремительная походка Федора Ивановича Смирнова. Зегулин? Нет, тоже не он. Чужак? Но откуда он взялся в глухую полночь здесь, в пустом доме? Не верить же в конце концов дурацким россказням старух.
Кто-то внизу остановился прямо под нами, постоял немного, — мне даже показалось, что я вижу, как человек принюхивается, пытаясь по запаху определить, есть кто в доме или нет. Уж лучше бы он чертыхнулся или сказал что-нибудь. Неизвестный повернулся. Кажется, сейчас уйдет. И вдруг… То ли мертвая тишина была тому причиной, то ли мои натянутые нервы, но мне показалось, что раздался жуткий грохот. Мы с Машей одновременно вздрогнули. Он задел фонарик, забытый нами. И опять — никаких звуков. Человек — я это видел будто воочию — нагнулся и поднял его. Незаметно для себя я стал молиться: «Господи, спаси и сохрани». Внизу зажгли фонарь: светили на крышку люка. Но вот снова стало темно, и человек также уверенно и неспеша вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь, скрипнула калитка — и вновь наступила мертвая, давящая на грудь тишина.
— Слушай, дочь, может, нам все это приснилось? Ущипни меня.
— Тогда и меня тоже. Что будем делать?
— Сидеть.
— Думаешь, он следит за домом с улицы?
— Не исключено. Хотя… Если поразмыслить, ему удобнее было бы ждать нас здесь. На улице мы ведь будем…
— На равных.
— Точно. Конечно, заходить в чужие дома ночью нехорошо, но ведь он ничей.
И только тут я вспомнил, ради чего мы пришли сюда.— Давай, Машенька, доведем дело до конца и пойдем домой.
Увы, чердак тоже был пуст. По крайней мере, обойдя его со свечой в руках, я ничего не увидел, кроме обычного мусора.
— Папа, а почему ты только под ногами ищешь? — спросила Маша. — Посмотри, между крышей и бревнами дыры какие. Может, там что спрятано.
— Думаешь? Хорошо, давай посмотрим и наверху. Правда, там гнезд мышиных полно.
— Гнезда? Пустяки! Кстати, поищи, а я давай свечку подержу. Ты же выше, чем я.
— Сколько раз тебе можно говорить: не выше, а длиннее. Хитрюга. Ладно, держи свечку.