Возвращение принцессы
Шрифт:
И что же? Он снова пребывал теперь в состоянии взнервленного ожесточения, он обзвонил всех своих бывших партнеров, друзей-приятелей, везде получил от ворот поворот, везде его ахнули мордой об стол. Денег — пшик, перспективы туманны, нога ноет, болит…
«Вот тебя там и подлечат, в Феодосии, в опорно-двигательном санато…» — «Ну, если ты, Нинон, считаешь, что это необходимо, — недобро, с мерзкой ухмылкой, — если тебе кажется, что у меня проблемы с опорным двигателем — что ж, я готов…» — «Дима! Ненавижу твои сальности!» — «Да ты вообще меня ненавидишь!
Уехал. Ирка вызвалась его сопровождать. Рада-радехонька, еще бы! Юг, море, наплевать, что межсезонье, отчима она обожает.
Нина порывалась проводить их на вокзал — Дима не пустил. Даже не поцеловал ее на прощание. «За дверь меня выставляешь, Нинок? Надоел тебе колченогий?»
Выставляю. Да, выставляю, Дима. Если бы ты знал зачем! Затем, чтобы не спрашивал, куда я ухожу по ночам, почему возвращаюсь под утро.
Я зарабатываю деньги, Дима. Еще две тысячи — и мы с тобой свободны. А пока я на барщине. На оброке. Я — раб портфеля. Михалыч сегодня два раза звонил. Я на барщине. Тебе об этом знать не след. Я на барщине, ты — в Феодосии. Такой вот расклад. Так я решила.
— Приехали, — объявил Валера.
Нина перебросила ремень сумки через плечо, открыла заднюю дверцу, выбралась на волю.
Зимние сумерки, кривоватая, узкая старомосковская улочка. Чугунные завитки на створках полуоткрытых ворот. За ними — снежная целина такой белизны, что кажется — от нее исходит свечение. Еще дальше, в глубине двора, — старинный особняк, свет в сводчатых окнах… Красиво.
— Я на полчасика отвалю, ладно? Не возражаешь? — Валера высунул голову из своей колымаги. — Смотаюсь на «Птичку», здесь радом. Корма куплю для своих попугаев, там лавочка работает допоздна.
— Давай, — милостиво разрешила Нина.
Машины подъезжали и подъезжали Хлопали дверцы, снег сочно хрустел под тяжелыми каблуками столпов русской словесности, степенно шествующих к узорчатым воротам. Столпы входили в ворота, их пожилые музы плыли радом, прятали тройные подбородки в меховые воротники, зорко поглядывали по сторонам, стерегли благоверных от возможных посягательств юных дев свободных профессий, неопределенных занятий.
Дев здесь было в избытке. Нина на минуту затесалась в их стайку, прибавила шагу, взглянула на ярко освещенные окна особняка. Что-то неуловимо, тревожно знакомое почудилось ей в силуэте здания, в контурах сводчатых окон.
— Нина! — окликнул ее Валера. — Вернись на секунду!
Нина оглянулась назад и быстро вернулась к воротам, возле которых топтался шофер.
Петр! Вон он стоит у своей машины, втиснул ее между двумя иномарками.
— Нинок, а если я не на полчасика, а на часок… — начал шофер, заискивающе поглаживая Нину по плечу.
Нина молча отвела его руку, не спуская с Петра Петровича Солдатова вопросительного, изумленного взгляда.
Петр смотрел на нее. Потом пристыженно отвел глаза в сторону. Если он и пытался сейчас придумать отговорку, выкрутиться — его усилия были обречены на заведомую неудачу. По всему видно: Петра застали врасплох,
— Петр, в чем дело? — Нина подошла к нему вплотную. — Вы как здесь оказались?
У нее за спиной тут же вырос Валера, настроенный по-боевому, готовый врезать чужаку по первому Нининому слову.
Петр пробурчал что-то нечленораздельное, вконец смешавшись.
— Вы что… Нет, ну надо же! — Нина не спускала с него изумленных глаз. — Петр, вы что, шпионите за мной?
— Нина, выбирайте выражения! — Теперь Петр побледнел и нахмурился.
— Нет, но как вы здесь оказались? Вы что, от самого моего дома за нами ехали?
— Допустим, — буркнул Петр.
— Зачем?
— Нинок, это кто такой-то? — угрюмо поинтересовался Валера.
— Нет, вы ответьте — зачем? — допытывалась Нина. — Вы что, следите за мной, что ли? Но я же…
Она оглянулась на особняк и замолчала, не договорив.
Теперь она его узнала. Просто они поставили другую решетку. Новые хозяева. Некий Фонд. Как же она сразу-то…
Как же она сразу-то его не узнала! Двухэтажный старинный особняк в глубине двора, за витой чугунной оградой. Дом ее прапрадеда. Особняк графа Шереметева.
— Нинок, я не понял — это кто такой-то? — бубнил Валера у нее над ухом. — Я не врубился… Разобраться с ним?
— Не надо, — сказала Нина.
Она медленно двинулась к дому, миновала ворота… Публика все прибывала и прибывала. Справа и слева от Нины звенел дамский щебет, кто-то кого-то окликал по-немецки, кто-то басовито похохатывал…
Нина шла к своему дому. Видел бы ее сейчас Игорь! Нине полагалось, окинув цепким запоминающим взором звездный народец, наметить будущих жертв, определить приоритетные фигуры, а не глазеть на особняк. Это, по меньшей мере, непрофессионально.
— Это мой дом, — произнесла Нина, не оглядываясь Она знала, что Петр идет за ней следом.
— То есть?
Не ответив, Нина взбежала по ступеням крыльца.
— Ваш пригласительный? — Один из трех дюжих молодцев, стерегущих вход, вопросительно смотрел на Нину.
— У меня аккредитация.
Народ валил валом. «Випы» и «випши», небрежно помахивая пригласительными, вплывали в распахнутые двери.
— Вот, пожалуйста. — Нина сунула охраннику свою ксиву, успев окинуть быстрым, растерянным, жадным, счастливым взглядом ярко освещенный холл, вестибюль, широкие ступени парадной лестницы, ведущей наверх.
Здесь они стояли с Димой. Год назад. Вон — зеркало… Теперь оно не пыльное, теперь оно блестит. Ее дом! Почему они с Димой не были здесь ни разу? Год вместе — и не были ни разу… Жизнь закрутила. Год ухнул в тугую воронку, год был — не приведи Господь. Скорее бы он кончился.
— Вас не велено пускать. — Охранник, тщательнейшим образом изучив аккредитационную карточку, отдал ее Нине, учтиво, но жестко повторил: — Вас — не велено. Извините.
— Кем не велено? — удивилась Нина. — Петя, вы видите? Слышите? — Она оглянулась на Петра, стоявшего у нее за спиной. — Меня в мой дом не пускают. Дожили!