Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Васильева Ариадна Андреевна

Осенью я серьезно заболела. Нервы сдали: много ходила по холоду, по слякоти, лишь бы не сидеть в одиночестве дома. Схватила бронхит. У Бори в это время были постоянные разъезды, ухаживать за мной было некому. Из опасения, как бы бронхит не перешел в воспаление легких, мама перевезла меня к себе, и вдвоем с тетей Лялей они поставили меня на ноги. Длилась вся эта канитель две недели, а когда я собралась домой, выяснилось: моей чудной, ухоженной квартиры не существует больше. Боря отказался от нее, продал мебель и снял комнату в отеле возле метро Распай.

Увидала

новое жилье — защемило сердце. Такое оно было неуютное, кривобокое.

— Зачем ты это сделал? — спросила я, стоя на пороге и не решаясь войти.

Он забегал, загрозил кулаками.

— Я потому… Я потому это сделал, чтобы прекратить интриги!

— Какие интриги, Боря, кто против тебя интригует?

— Все! Твоя мать! Твоя тетка! Они ненавидят меня! Они спят и видят, когда ты уйдешь от меня! Я не слепой! Я вижу! Но ты запомни! Ты — моя жена! Я никому не позволю совать нос в наши отношения!

Глупый. Да разве я могла признаться маме и рассказать правду про нашу жизнь? Чтобы услышать в ответ: «А мы тебя предупреждали!»?

Он все бегал вокруг меня, все грозился. Я попросила его посторониться и вошла. В комнате было что-то вроде ниши, где стоял таз для умывания и отгороженная грязной цветастой ширмой газовая плита.

Я приблизилась к кровати и положила ладони на холодные перильца. На них были знакомые медные шишечки. На окне застиранная занавеска, на полу затоптанный коврик. Шкаф с кривым зеркалом. Все, как положено по штату в недорогом парижском отеле. Я отогнула перину. Клопы тоже были.

— В этом отеле живут мои друзья, — заявил Боря, — теперь нам не будет скучно, и ты перестанешь жаловаться, что к нам никто не ходит.

Борины друзья явились знакомиться со мной в первый же вечер. Звали их Авдеев и Марков. Марков постарше, с жирным угреватым лицом, засаленными прямыми волосами. Едва Боря представил его, он принялся рассказывать скабрезные анекдоты и первый хохотать над ними.

Авдеев был молчаливым удлиненным субъектом. Он был весь в длину. Длинные руки, длинное туловище, длинное лицо, длинный, расплющенный на конце нос. Даже голова у него была вытянута и заострена на макушке. Не понравились мне Борины друзья, но делать нечего, пришлось греть принесенный из ресторана ужин, выслушивать скабрезности Маркова. Поздно вечером, проводив гостей, я спросила Борю:

— Что тебя с ними связывает?

Он важно ответил:

— Как же, мы знакомы еще по Болгарии, а теперь работаем вместе. Кстати, с Марковым будь поласковей, он у нас заведует в гараже.

И никакой тебе ревности.

Дни полетели один за другим, без радости, без любви. Она кончилась, сменившись чувством жалости и снисходительности. Раскаяния, рано выскочила-де замуж, не было. Уйти? Такой мысли тоже не было. Он-то меня любил! Взять и просто так уйти — это было бы предательством. Да и не теряла я надежды со временем усмирить Борю. Я стала молчаливой, скрытной и очень хитрой.

В отеле жили две девушки, две сестры из обрусевших немок. Лора и Грета. Обе работали в услужении у богатых соотечественников, хотя Лоре только-только

исполнилось шестнадцать лет. Авдеев и Марков повадились приглашать на наши вечера этих немочек. Белокурая, розово-молочная Лора большей частью помалкивала, а черненькая и бойкая Грета весело хохотала над остротами Маркова.

Раз Грета задержалась у хозяев, Лору одну пригласили коротать вечерок и пить принесенный Марковым кальвадос. Как всегда, передо мной стояла едва пригубленная рюмка. У меня на всю жизнь было отвращение к спиртному. Боря тоже пил мало и из приличия, чтобы не портить компанию. Зато маленькой Лоре Авдеев подливал и подливал. Да так напористо, так ловко. Мы оглянуться не успели — она была уже тепленькая. Я не выдержала, вызвала Борю в коридор.

— Послушай, это же некрасиво.

— Что? — удивился он.

— Он же спаивает этого несчастного ребенка!

— Глупости, — отмахнулся Боря. — Ну, переспит он с ней — великое дело. Не он, так другой. А ты лучше не вмешивайся.

Сидели мы в тот раз не у себя, а в Авдеевских хоромах, в комнате напротив, наискосок. Злая, ушла я выбросить мусор, а когда вернулась, мужчин не было, но поперек кровати лежала ничего не соображающая Лора. Я выглянула в коридор. Никого. Заглянула к нам — тоже никого. Они ушли к Маркову допивать последнюю бутылку и ждать, когда я угомонюсь.

Я метнулась обратно, набросилась на Лору и стала приводить ее в чувство. Тщетно. Она мычала, не открывая глаз. Я отхлестала ее по упругим щекам. Никакого впечатления. Тогда пришлось схватить ее поперек туловища и волочь в нашу комнату. Ноги Лоры безвольно ехали по полу. Одна туфля соскочила и осталась посреди коридора. Но я благополучно довезла ее, взгромоздила на кровать, сбегала, подобрала туфлю, быстро разделась и легла рядом. Воображаю, как еще больше вытянулась физиономия Авдеева, когда он вернулся, а впавшей в беспамятство девочки не нашел.

От Маркова Боря вернулся поздно и был несказанно удивлен, обнаружив на своем месте спящую Лору. Я тоже сделала вид, будто крепко сплю. Затевать скандал среди ночи он не стал, потоптался и ушел ночевать к Маркову.

Наутро, бледная, с больной головой, Лора ушла. Она так и не поняла, а что, собственно, произошло. Вскоре сестры съехали, и мы потеряли их из виду.

Вечером со всей определенностью я заявила Борису Валерьяновичу:

— Не желаю больше участвовать в сомнительных вечеринках и видеть эту гнусную парочку — Маркова и Авдеева.

— Странно, — пожал он плечами и прошелся по комнате, — нет, это, в самом деле, странно. Вполне приличные ребята.

— Мне не нравятся твои вполне приличные ребята, и, дорогой мой, на сей раз будет по-моему.

— Положим, по-твоему никогда не будет.

— Отчего же?

— Оттого, что хозяин в доме я.

Я решила не лезть на рожон.

— Прекрасно, ты — хозяин, я — хозяйка. Вот и прислушайся к моему мнению.

Он стал внимательно меня разглядывать, даже голову наклонил к плечу. Что-то в моем облике ему не понравилось, а что — не мог разобрать. Глаза его были холодные, словно не человек смотрел.