Возвращение в Оксфорд
Шрифт:
Даже теперь говорила она так путано, что Питер не сразу ее понял. Когда же понял, то проявил уму непостижимое бесчувствие: всего лишь спросил, не трогала ли она осколки и не говорила ли кому-нибудь. Когда она заверила, что никому, он бодро сообщил, что придет через несколько минут.
Гарриет вышла на улицу и принялась в ярости мерить шагами Новый двор, пока не услышала, как он звонит — калитка была заперта, — и только последние крохи самообладания удержали ее от того, чтобы броситься к Питеру и излить свое негодование прямо в присутствии Паджетта. Но она осталась на месте — и лишь потом дала себе волю:
— Питер… Питер!
— Что
— Но мои шахматы! Так бы ее и убила.
— Дорогая моя, ужасно, что пострадали ваши шахматы. Но рассудите здраво. На месте шахмат могли быть вы.
— Лучше б это была я. Я бы дала сдачи.
— Прямо фурия. Пойдемте осмотрим следы разрушения.
— Питер, это жутко. Настоящая бойня. И вправду дрожь берет — она с такой силой их била.
Войдя в комнату, Питер нахмурился.
— Да, — признал он, опустившись на колени посреди осколков. — Слепая, звериная ненависть. Не просто разбить фигурки — нет, стереть в порошок. Вот здесь поработал каблук, а заодно и кочерга — видите следы на ковре? Гарриет, она вас ненавидит. Я этого не понимал. Думал, она вас только боится. Так, не остался ли еще кто-нибудь из дома Саулова?.. [285] Смотрите-ка, один бедный воин за ведерком с углем — все, что уцелело от могучей армии.
Он с улыбкой поднял одинокую красную пешку, затем вдруг вскочил на ноги.
285
2 Цар. 9: 1: «И сказал Давид: не остался ли еще кто-нибудь из дома Саулова? я оказал бы ему милость ради Ионафана».
— Девочка моя, не плачьте. Черт возьми, это же такая ерунда.
— Я их любила, — сказала Гарриет, — вы мне их подарили.
Он покачал головой:
— Как жаль. Если б было: «Вы мне их подарили, и я их любила», — все в порядке. Но «я их любила, вы мне их подарили» — это невосполнимая утрата. Тут и пятьдесят тысяч яиц птицы Рух не помогут. «Девы больше нет — нет и меня, нет ее, нет ее, что же мне делать?» [286] Но зачем плакать, облокотившись на комод, когда к вашим услугам мое плечо?
286
Цитата из комедии Теренция «Евнух», которую приводит в своей «Анатомии меланхолии» Роберт Бертон, описывая симптомы любовной тоски.
— Простите меня. Я идиотка.
— Я говорил вам, что нет дьявола коварней, чем любовь, и так далее. Тридцать две фигурки запекли в пирог. Величайшие короли и прекраснейшие королевы этого мира подобны лишь клумбе… [287]
— Бедные. Не уберегла я их…
— Ну что за глупости, — пробормотал он, уткнувшись губами ей в волосы. — Не говорите о них так нежно, а то я тоже начну молоть чушь. Послушайте. Когда это произошло?
— Между ужином и девятью сорока пятью.
287
…в сравнении с этим днем, т. е. вечностью. Из проповеди Джона Донна.
— Все ли пришли на ужин? Это дело не тихое.
— Студентки могли быть здесь и во время ужина — они часто едят в комнате, варят себе яйцо. И — боже! — я ведь встретила кое-кого подозрительного… и она упомянула мои шахматы. И вчера вечером все вокруг них суетилась.
— Кто?
— Мисс Гильярд.
— Опять!
Пока Гарриет рассказывала ему о встрече с мисс Гильярд, он тревожно расхаживал по комнате, с безукоризненной ловкостью кота обходя осколки стекла и кости, наконец подошел к окну и застыл спиной к собеседнице. Приведя Питера в комнату, Гарриет задернула шторы, и теперь он озабоченно на них уставился.
— Черт! — сказал он. — Это дьявольски все осложняет. — Он все еще держал в руках красную пешку и, подойдя к камину, поставил ее на каминную полку — точно посередине.
— Да. Полагаю, придется выяснить…
В дверь постучали. Гарриет открыла.
— Простите, мадам, Паджетт послал меня в профессорскую узнать, не там ли лорд Питер Уимзи, может быть, вы знаете…
— Он здесь, Энни. Питер, это к вам.
— Да? — сказал Питер, подходя к двери.
— Вам позвонили из «Митры», сэр, говорят, из министерства иностранных дел пришла депеша и не могли бы вы перезвонить как можно скорее.
— Что? Боже, ну что там у них стряслось? Хорошо, спасибо, Энни. Погодите-ка. Это ведь вы видели ту… гм… особу, которая устраивала фокусы в аудитории?
— Да, сэр. Но я ее не узнала.
— Да, но вы ее видели, а она может и не знать, что вы ее не узнали. На вашем месте я бы осторожнее ходил ночью по колледжу. Не хочу вас пугать, но видите, что стало с шахматами мисс Вэйн?
— Вижу, сэр. Жалко, правда?
— Будет еще жальче, если что-нибудь неприятное случится с вами. Нет, тревогу поднимать не нужно, но на вашем месте я не ходил бы в одиночку после заката. И то же самое я бы посоветовал другому скауту — с кем вы вместе видели злоумышленницу.
— Кэрри? Хорошо, я ей передам.
— Это всего лишь мера предосторожности. Доброй ночи, Энни.
— Доброй ночи, сэр. Спасибо.
— Мне придется настоять на ошейнике, — сказал Питер. — Никогда не знаешь, кого предостерегать, а кого нет. У некоторых начинаются истерики — но эта вроде бы здраво смотрит на вещи. Послушайте, дорогая моя, все это очень утомительно. Если меня вызывают в Рим, то придется ехать. Давайте-ка закроем дверь. Долг обязывает и так далее. Если это и впрямь из Рима, я велю Бантеру принести сюда все мои заметки из «Митры» и скажу, чтобы ищейки мисс Климпсон докладывали напрямую вам. В любом случае я позвоню вам сегодня, когда пойму, как обстоят дела. Если не в Рим, то утром я у вас буду. А пока что не пускайте никого к себе в комнату. Лучше вообще ее заприте и переночуйте где-нибудь еще.
— Вы же не ожидаете новых ночных выходок.
— Не ожидаю, но не хочу, чтобы топтали осколки. — Он остановился на лестнице и осмотрел свои подошвы. — Ко мне ничего не прилипло. А к вам?
Гарриет постояла на одной ноге, потом на другой.
— Пока нет. А тогда, в первый раз, я вообще не входила в комнату. Стояла на пороге и грязно ругалась.
— Ну и умница. Сейчас на дворе довольно сыро, и осколки могли бы прилипнуть. Кстати, дождь накрапывает. Вы промокнете.
— Не страшно. Слушайте, Питер! У меня же ваш белый шарф.