Возвращение в Петроград
Шрифт:
— Это ты не понимаешь, женщина! — Вот тут Пётр уже еле сдерживался, чтобы не наорать на тупую курицу. — Царь Пётр родного сына не пожалел, судили и казнили оного за меньшее![2] Так чтобы я какого-то дядю поставил выше Закона?
— Но это вызовет недовольство в армии, Мишкин, так нельзя!
— Арест и отстранение дяди от командования никакого недовольства не вызвало. С чего это должно осуждение его военным трибуналом вызвать недовольство? Пока что возмущение если и будет, то только со стороны СЕМЬИ. Переживу! Сейчас не время быть добреньким!
Получив такой неожиданный
— И какую судьбу ты определил Владимировичам? Надеюсь, их генералы судить не будут, это дело чисто семейное. — елейным тоном произнесла датчанка.
— Ты предлагаешь их укоротить на голову без следа и следствия? — буркнул в ответ Пётр.
— Мишкин, ты, конечно же регент, можно сказать, что без пяти минут император, ибо здоровье Алексея всегда внушало опасения, но ты ни в коей мере не тиран! Мы с отцом тебя так воспитать не могли!
(карикатура на Михаила Александровича и падение дисциплины в русской армии)
— Ради России, матушка, я готов стать даже тираном. — произнес Пётр, раскуривая привычную себе глиняную трубку. — И… (Пётр сделал вынужденную паузу, затянувшись крепким и ароматным табаком) Даже если меня прозовут Михаилом Кровавым, мне на это наплевать! Но разодрать страну на удельные княжества не позволю!
— Мишкин, но разве Владимировичи имели в планах такой передел? Они не могли пойти против законов империи.
— Но ведь пошли! — Пётр гневно сверкнул глазами. — Или закон о престолонаследии можно трактовать как тебе хочется? Регентства захотели? Корону на свои тупые черепушки напялить? Будет им знакомство с плахой, а не троном! Сгною!
— Родную кровь? — потухшим голосом спросила Мария Фёдоровна.
— И родной крови не пощажу! Их — в первую очередь. Ибо дано им многое! Но и спросится с них больше других!
— Ну что же, Мишкин. Вижу я, что ничем не смогла смягчить участь родственников. Только нельзя такой разлад в СЕМЬЮ вносить, нельзя!
— Не я начал разлад, но я его закончу! — мрачно бросил Пётр, еле видный из клубов дыма, которые затянули часть кабинета.
— В таком случае я сообщаю тебе, что отъезжаю в Копенгаген, навестить других родственников, которые относятся ко мне чуть лучше, нежели родной сын. — попрекнув Михаила напоследок вдовствующая императрица покинула его покои.
Пётр подавил в себе желание запретить этой женщине выезд из столицы, фактически, посадив ее под домашний арест в Зимнем. Но удержался. Как говорят «баба с возу — кобыле легче». А если станет представлять опасность, то…
Раздался осторожный стук, прервавший его мрачные мысли, и в комнату очень осторожно втиснулся адъютант Михаила.
— Ваше императорское величество! К вам генерал Монкевиц! —
— Проси! — буркнул Пётр, всё ещё пребывавший под впечатлением от разговора с маман.
— Как прошло? — таким же, весьма неприветливым тоном, поинтересовался регент.
— Всё без сучка и задоринки, Ваше императорское величество!
Из ближников Михаила, Николай Августович пока что не получил привилегии в частном разговоре общаться без титулования, но был как никто иной близок к этому.
(Николай Августович Монкевиц)
— Подробности! — так же недовольным тоном произнёс Пётр. Его пока что не отпускало. Он чувствовал, что выпускать мамашу в Копенгаген неправильно. Хрен ее знает, какой еще фортель может выкинуть вдовствующая императрица, но и иных вариантов действий, которые можно было бы предпринять, без ущерба собственной репутации, не видел.
— Бьюкенен выехал из Петрограда через Финляндию в сторону Швеции, им был заказан литерный поезд из трех вагонов: один для себя, второй — почтовый вагон для дипломатического багажа и вагон для охраны. По всей видимости, конечной целью был один из незамерзающих портов Норвегии. Но какой точно, установить не удалось –значился только конечная пункт — Торнио, переход на границе с нейтралами. На перегоне Оулу — Кеми поезд вынужденно остановлен из-за забастовки Викжеля. Паровоз отцеплен, бригада отправилась в Кеми.
Пётр криво усмехнулся. Вот тебе, английский бульдожец и вернулось бумерангом… По докладу следователей, которые досконально шерстили махинации думских деятелей, создание профсоюза железнодорожников ВИКЖЕЛЬ было результатом тщательной комбинации с целью получения контроля за транспортной системой империи. Гучков и Львов стали продавливать эту структуру через Думу, указывая на ее эффективность в деле улучшения транспортного обеспечения армейских перевозок. А то, понимаете, стали железнодорожников призывать в пехоту! В общем. еще и оградить ценных специалистов от военного призыва. Но делалось это на деньги англичан и именно они контролировали основных деятелей профсоюза, оплачивали их услуги, пополняя счета в заграничных банках. Сюрприз для Бьюкенена получился знатный.
— Далее.
— Когда англичанин отправил две группы — одну в Оулу, вторую в Кеми — с целью раздобыть паровоз, ценности бросать не хотел, а там много чего загрузили в почтовый вагон, охрана уменьшилась вполовину. Этим мы и воспользовались. Больше всего неприятностей доставил секретарь Бьюкенена, непростой оказался парень. Положил двоих наших насмерть, а одного тяжело ранил. Еле доволокли до госпиталя. Еще и своего шефа упокоил. Как только понял, что дело пахнет жареным.
— А говоришь, что без сучка и задоринки! Очень бы хотелось лично задать этому лорду несколько вопросов.