Возвращение в Петроград
Шрифт:
— Алексей Алексеевич, что вы, как командующий фронтом, считаете, необходимо изменить? В ближайшее время, учитывая, что все-таки одну наступательную операцию мы провести будем обязаны. В обороне войны не выигрывают.
— Нам необходимо изменить саму схему ведения наступления. Во-первых, секретность. И тут я совершенно согласен с теми мерами, которые предложил на совещании Николай Августович. Направление главного и вспомогательного ударов не должны быть известны никому, кроме весьма небольшого круга самых доверенных лиц. Во-вторых, необходимо создание ударных частей из добровольцев. Эти отряды будут тренироваться в преодолении и штурме полевых укреплений, соответственно и вооружены несколько иначе — обязательно гранаты в большом количестве, автоматическое оружие. Они должны создавать в точке прорыва
— Простите, Алексей Алексеевич, тут я вас не понял, как это… с одной стороны — укреплять дисциплину, с другой — мягче относится к солдатам. Разве дисциплина не строится на строгости наказаний?
— Михаил Александрович! Солдат идет в бой — на пулеметы противника, испугать его палками по спине сложно. Я считаю, что должны быть крайне строгие меры приняты к политическим агитаторам, которые вносят в части сумятицу и вкладывают в головы солдат совершенно ненужные мысли. А вот дисциплинарные наказания необходимо смягчить, ибо слишком часть провинившихся солдат ставят под выстрелы врага стоять на передовой в полной выкладке. Да и морды солдатушкам бить — не офицерское дело.
— И как вы считаете должно проходить наказание? — Пётр заинтересовался. Он осознавал, что времена изменились, но в его бытность императором только палка капрала могла вбить в головы вчерашним крестьянам тяжкую военную науку. Оказалось, что Брусилов не витает в облаках, а предлагает свою собственную систему укрепления дисциплины.
— Три вида наказания, Михаил Александрович! И не более того! Самое строгое — расстрел на месте, если солдат запаниковал, бежал с поля боя, агитирует других бежать или отказываться идти в атаку. Иные преступления, достаточно тяжелые — трибунал, основной вид наказаний, ими присуждаемый, штрафные отряды. Их будем бросать на самые сложные участки: искупил кровью — можешь продолжать воевать дальше. И третье — наряды вне очереди на хозяйственные работы — это уже за незначительные проступки.
— Предположим… скажите, Алексей Алексеевич, если бы вы сейчас возглавили армию, где бы нанесли удар?
— Два направления, Михаил Александрович. Кавказский фронт: основной удар на захват всей турецкой Армении, вспомогательный — Сирия, Палестина. Плюс усилил бы части, которые действуют в Персии. Нам необходимо попытаться взять полностью эту богатейшую ресурсами страну под свой контроль. В Европе — несомненно, удар Юго-Западным фронтом но не в Добрудже. Я считаю, основной удар надо наносить в сторону Балкан, с выходом в перспективе к проливам по суше. Операции на остальных фронтах должны быть отвлекающим маневром и не более того.
— И последний вопрос: насколько, по вашему мнению, русский солдат устал от этой войны?
Этот вопрос поставил Брусилова в крайне неприятное положение. С одной стороны, он хотел бы браво отрапортовать, что войска полны сил и энтузиазма, и любого врага готовы порвать, как Тузик грелку. Но это была бы неправда. А в этой ситуации врать было нехорошо.
— Вы сами знаете, Ваше императорское величество, что люди устали от войны. Многие в окопах не по году, а это крайне плохо сказывается на моральном состоянии войск. На сегодня я оцениваю усталость на три бала из пяти возможных…
Пётр молчал, достаточно долго молчал. И когда пауза стала донельзя длинной и какой-то тягучей, произнёс:
— Алексей Алексеевич! В этой ситуации я вынужден взять верховное командование войсками на себя. Но я буду просить вас принять назначение начальником штаба Верховного командования. И штаб срочно перевести в Петроград. Центр принятия военных и гражданских решений должен быть в одном месте. И это место — не Гатчина, как вы понимаете, и не Могилев.
Перед этим разговором
— И как, вы поможете мне?
— Почему я, а не Гурко или Келлер? — в лоб спросил Брусилов. Пётр от такого вопроса даже опешил. Действительно, почему? Ну хотя бы потому, что нынешний Келлер — это Брюс. И он нужен Петру по слишком многим вопросам. Фактически, ему хотел Петр поручить гражданское управление, хотя и предполагал, что потомок шотландских королей в восторг от такого куска работы не придет. Гурко? Толковый генерал, который, тем не менее, звезд с неба не хватал. Он отличный исполнитель, но на этом месте нужна личность большего масштаба. И пока что никого, кроме Брусилова он на этом месте не видел.
— Мне нужен на этом месте человек, который способен на импровизации, умеет быстро принимать решения и следовать принятому плану до победы.
— Так у нас есть «король импровизации» Юденич, почему тогда не он?
— Потому что Южное направление не менее важно, Алексей Алексеевич. И там, на Кавказе он более чем на месте. Думаю, что нам надо разделить его на два направления — условно турецко-сирийское, там непосредственно Юденич и будет руководить войсками, и Персидское — туда думаю направить Пржевальского. Северный фронт поручу Гурко, уверен, тут он справится. Западный — скорее всего Корнилов. А вот кого посоветуете на Юго-Западный?
— Каледин.
— Потянет?
— Уверен в нём, как в самом себе!
— Ну что же. Алексей Алексеевич! Вам планировать весеннее наступление! И раз вы считаете, что Каледин справится — не смею оспаривать эту вашу идею. Прошу подождать в приемной несколько минут — вам принесут приказ, и немедленно приступайте к работе.
Пётр встал и протянул руку Брусилову, который в ответ энергично ее пожал. Когда Брусилов вышел, Пётр дал приказ секретарю распечатать приказ о назначении нового Начальника штаба Верховного командования. И пока не поставил подпись, всё думал, правильно ли он поступает. Была еще одна кандидатура, единственная. Которую можно было бы поставить на это место — Корнилов. Но с Лавром Георгиевичем он имел длительную беседу накануне совещания и почувствовал, что не потянет тот командование, пока еще не потянет. А что будет дальше? Поживём — увидим.
Глава двадцать девятая
Рассказывается о путешествии по улицам Стекольны
Глава двадцать девятая
В которой рассказывается о путешествии по улицам Стекольны
Швеция. Стокгольм.
6 марта 1917 года
Русские называли этот город Стекольной. Тут сидели самые закоренелые враги — потому что соседи. И потому что жадные. До чужого добра, до чужой славы, до чужих женщин. Железный век принес Швеции возможность разбогатеть: «жирные» железные руды стали национальным достоянием, а вот с драгоценными металлами было откровенно плохо, да и сельское хозяйство в этом климате большой прибыли не приносило. А потому воинственные потомки викингов (пусть и довольно дальние, да еще и смешавшиеся с местной чухной) не брезговали потрясти мошну соседей, живущих в чуть лучших условиях. Соседи платили им той же монетой. Шведы налетали на земли Великого Новгорода и грабили их, а новгородские ушкуйники ходили в земли ярлов, да и Стекольна не раз горела после их удачных набегов. И именно противостояние с быстро крепнувшей северной страной с тремя золотыми коронами на своем синем флаге заставило Россию пробудиться ото сна и пойти путем жестких реформ. Можно много говорить о цене петровских преобразований, ломавших старую косную державу, не считаясь с человеческими судьбами и жизнями, но факт был в том, что без оных страну рано или поздно разорвали бы на куски весьма «доброжелательные» соседи. Вся беда была в том, что добра они желали исключительно себе. Турки-османы и их строптивые вассалы, крымская татарва, польские магнаты, шведы да датчане — мало ли? И от каждого из них надо было оборониться.