Возвращение жизни
Шрифт:
Завернув за угол дома, остановился: решил предупредить дежурную по трассе – вдруг задержат обстоятельства. Но заходить в дом не стал. Подошел, толкнул форточку, дотянулся до телефона, крутанул ручку, подождал, когда ответит диспетчерская, и доложил: мол, так и так, может, задержусь, давление в трубе нормальное. Закрыл форточку, закурил папиросу, поддернул на плече ружье и пошел, не торопясь, оставляя отчетливую дорожку следов. Собака Ветка кружила впереди, рябчики вспархивали с деревьев, но она на них не отвлекалась, как и положено настоящей сибирской лайке.
Нефтепровод
Следы на противоположном склоне сопки были видны издалека, они выделялись черно-желтыми пятнами на белом.
Встрепенулось, забилось шибче сердце. Иван пошел быстрее, немного скользя по склону. Вот и следы. Медведь, который здесь пробирался недавно, был очень крупным – сапог сорок пятого размера оказался лишь чуть длиннее отпечатка лапы.
До границы, где заканчивался участок нефтепровода, подлежащий осмотру, оставалось недолго. Иван поразмыслил и решил, что до темноты время еще есть. Достал папиросы, помял одну, но закуривать не стал. Пока стоял, прибежала Ветка, крутанулась возле ног и исчезла в зарослях осины и пригнувшегося на зиму кедрового стланика. Снимать с плеча ружье нужды не было. На всякий случай Иван поправил патронташ, покрутил в его гнездах патроны с пулями. Подумал, поднялся на самую вершину сопки и пошел гребнем, потихоньку спускаясь в распадок.
Яростный лай собаки заставил Ивана вздрогнуть, рука стала чаще поддергивать ремень ружья, поправляя его на плече. Быстро прикинув, где лучше идти, он заспешил на лай, останавливаясь на мгновение и потом переходя почти на бег. Впопыхах не сразу заметил, что двигается параллельно медвежьим следам. Приостановился, взял наизготовку ружье, правой рукой ощущая чуть шершавую поверхность приклада, левой – прохладу цевья. Стал дышать глубже, стараясь успокоиться.
Медведя не было видно. Ветка лаяла, приседая на пружинистых лапах, но не суетилась, стояла на одном месте. Небольшая поляна, кусты стланика… А вот и берлога… Желто-серый песок вперемешку со мхом на снегу подчеркивал вход.
Голова работала спокойно, и мысли были ясные. Медведь не появлялся. С места, где стоял Иван, стрелять было неудобно. Тогда он спустился по распадку, потом сообразил, что сверху будет удобнее, и поднялся выше по склону. Собака металась возле самой берлоги, заглядывала внутрь и отскакивала. Медведь не появлялся.
Одному, без напарника, подходить близко было опасно, и охотник это прекрасно понимал. В азарте он даже не снял рюкзак. Теперь, успокоившись и не отрывая взгляда от берлоги, Иван скинул его с плеч и положил под дерево. Ладони слегка вспотели от напряжения.
Всякому терпению приходит конец: медведь начал ухать под землей, потом несколько раз ударил лапой по краю берлоги. Мокрый песок разлетелся ярким веером по снегу. Собака отпрянула. Увидев зверя, Ветка залаяла еще более неистово. Снег перед берлогой покрылся кружевом следов, потемнел. Медведь постепенно тоже входил в азарт, зарычал
Шум, накапливаясь на поляне, вырывался по распадку, эхом уходил вдаль по сопкам и возвращался обратно, приглушенный снегом. Сама тайга замерзла: казалось, все и все прислушивались к происходящему.
Сытый, уверенный в себе медведь не чувствовал опасности, в азарте почти выйдя из берлоги… Выстрел оборвал звериное рычание, стих собачий лай, стало слышно, как хлюпает снег под лапами Ветки. Косолапый так и упал, не выбравшись из берлоги. Собака вплотную приблизилась к зверю. Вздыбленная на холке шерсть, на морде пена, Ветка несколько раз оглянулась на хозяина. Оглянулась коротко, на сотые доли секунды, приглашая поддержать ее, подойти вместе, но быть очень осторожным.
Иван, не осознавая, что делает, автоматически перезарядил ружье, две гильзы вылетели в снег, два патрона с пулями уютно опустились в патронники. Закрыл ружье, выдохнул, вытер по очереди о куртку вспотевшие ладони.
Зверь был мертв. Из-под медвежьей морды растекалась алая кровь, впитываясь в снег и песок. Пуля вошла сбоку у основания головы. Иван в нерешительности потоптался на месте, вытер со лба пот, потом подошел к лиственнице, прислонил ружье к стволу, сдвинул на затылок шапку. Собака вела себя довольно странно: беспокойно бегала, хватала медведя за шерсть и пыталась вытащить из берлоги. Усилия ее были тщетны, но она азартно забегала то с одного, то с другого бока и лаяла. На мокрой от пены пасти клочьями висела шерсть. Иван прикрикнул: мол, не порть шкуру. Ветка с недоумением оглянулась и с еще большей яростью набросилась на зверя. Пришлось отогнать собаку, и она обиженно улеглась на сухую траву под ель. Лежала, облизывалась и изредка к чему-то прислушивалась, рыча.
Основное дело было сделано. Но, посмотрев, что медведь наполовину остался в берлоге, Иван понял, что еще намучается. Сначала он попробовал потянуть за лапы. Жирная туша перетекала внутри шкуры и с места не трогалась. Мокрый мох срывался и скользил под ногами, перемешиваясь с песком. Обходчик срубил лиственницу, нашел старый толстый корень, приспособился и попробовал вываживать. Медведь вроде тронулся, собака подбежала, сунула морду в небольшое отверстие, образовавшееся между косолапым и землей, отскочила с резким и звонким лаем. Иван от неожиданности вздрогнул, выругался и привязал Ветку к дереву.
Достал папиросы, закурил. Спина мокрая, провозился почти час, а медведь так и торчит из берлоги. Присел на корточки, хватанул ладонью снега, пожевал. Ветер шумел в вершинах деревьев. От рук пахло медведем, хвоей, табаком и талым снегом. Этот запах, неповторимый по своему аромату, кружил голову, дурманил и придавал уверенности.
Откровенно говоря, Ивану уже надоело жить одному в тайге. Семья в городе, лишь изредка они наведываются друг к другу. И в принципе, все можно было бы бросить, но… охота и вольная жизнь – в городе этого не найдешь, а только потеряешь.