Возвращение жизни

Шульман Дмитрий

Первым пришел в себя дядя Коля – самый молодой из наших отцов, сильный и спокойный. Он не воевал, по специальности был каменщиком,

– Ну вы, ребята, даете… Вы что это такое притащили? На снаряд похоже…

За столом сидели шестеро мужчин, они смеялись и шутили, подначивали друг друга. Настроение у всех было прекрасное, и вот пришли мы, принеся с собой нечто ужасное. Это я понял, когда увидел бледное лицо дяди Лени, воевавшего с сорок третьего: он был командиром танка, потом – роты и танкового батальона, два раза горел, трижды был ранен.

Всегда

веселый, любивший петь украинские песни, дядя Леня смотрел на нас, машинально перебирая карты (видно, как раз собирался раздавать), в его руках была вся колода. Он приподнялся, но вкопанная близко к столу скамейка мешала ему встать. Слегка согнувшись и вытягивая шею, дядя Леня не прекращал тасовать колоду.

– Какой же это снаряд? Какой снаряд? – почти без выражения повторил он. – Это же бомба!..

Мой отец сидел к нам спиной, он вскочил вместе со всеми, повернулся и замер вполоборота.

Эти мгновения длились целую вечность. Папины глаза вспыхивали искрами, он легко выпрыгнул из-за стола, сделал два шага в нашу сторону и опять замер. Отец был стрелком-радистом на штурмовике Ил-2 и хорошо знал, что такое бомбы…

– Бомба?! – громко спросила соседка сверху, учительница тетя Наташа. И сама себе ответила утвердительно: – Бомба!!!

И после ее слов двор взорвался.

Малыши в песочнице заверещали:

– Бомба!!!

Женщины у сараев запричитали:

– Бомба! Бомба!!!

Опять открыла окно баба Вера, открывая и закрывая рот, и мне казалось, что она тоже кричит:

– Бомба!

Над церковью взлетела стая ворон, они кружились над двором, кинотеатром и тоже каркали: «Бомба, бомба!»

Весь мир заполнился этим зловещим словом.

Отец быстро подошел, мы стояли как вкопанные, боясь пошевелиться. Он смотрел на бомбу, следом за ним нас окружили остальные мужчины. Меня и моих друзей уже потряхивало, начали дрожать руки, затекли спина и шея, кто-то из нас неловко перехватил палку, и бомба качнулась. Собравшиеся отшатнулись, но, сделав несколько шагов в разные стороны, опять остановились.

– Миша, что будем делать?! – спросил дядя Леня. Спокойно так спросил, тихо, но мы, несмотря на крики вокруг, услышали.

Отец обвел взглядом окружающих, повернулся к нам, коротко скомандовал: «За мной!» – и направился к песочнице. Мы плавно тронулись с места, крепко держа на палках бомбу…

За нашей спиной раздался голос дяди Лени. Такого голоса я не слышал больше никогда. Ни один диктор, даже Левитан, так не говорил. Это был голос человека, реально осознающего опасность как для себя, так и для других, голос боевого офицера, который видел, как погибают на войне. Он громко и резко чеканил каждое слово:

– Всем уходить со двора! Все на школьный двор! Обойдите все квартиры, Николай – первый подъезд, Василий – второй, Володя – соседний дом! Быстро!!! В квартирах никого не должно быть!

В песочнице малышня выстроила отличный замок. Сверху лежали брошенные совки, лопатки, формочки и ведерки. Отец нагнулся, отбросил игрушки, руками быстро разровнял песок.

– Кладите аккуратно посередине! –

приказал он.

Сашка с Игорем перешагнули деревянный бортик песочницы и зашли внутрь, мы с Серегой следом, все потихоньку наклонились и положили бомбу на песок.

А с соседнего двора на шум и крики уже мчались мальчишки, но не успели подбежать – дядя Леня сделал несколько шагов в их сторону и так рявкнул, что только подошвы пацанячих сандалий заскрипели по булыжной мостовой.

Потом остановились, услышав команду уходить на школьный двор, и нехотя, постоянно оглядываясь, скрылись за углом дома.

Удивительно, но на нас четверых уже никто не обращал внимания – правда, отец посмотрел на меня сердито, вздохнул, повернулся к соседу, служившему старшим прапорщиком, и сказал:

– Степан, стой здесь и никого близко не подпускай!

Мы не хотели уходить со двора: было любопытно, что будет дальше. Но дальше становилось совсем неинтересно, особенно для нас. Во дворах начался тихий переполох, переходящий в громкий…

– Я не могу бросить варенье! – в открытое окно кричала тетя Тамара, соседка со второго этажа. – У меня варенье на плите, что с ним будет?!

– С ним ничего не будет, – кричал ее муж дядя Жора, – с тобой будет…

– А покажите мне этих бандитов, которые бомбу притащили… Что ж это такое делается, варенье нельзя доварить!

– Доваришь на том свете! – дядя Жора выглянул в окно. – Вот они, любуйся, может, угостишь их вареньем…

Дядя Жора, добрейший человек, постоянно нам что-то рассказывал. Заядлый охотник и рыболов, он научил нас заряжать патроны, лить дробь, делать из орешника удилища, ловить на донку и еще многому, что очень пригодилось потом в жизни.

Тетя Нина из второго подъезда бежала, схватив большую кастрюлю с вареной картошкой для поросенка, за ней с мопедом в руках спешил дядя Вася. Женщина кричала на весь двор, что картошка горячая, и как же поросенка кормить, и кто эту бомбу принес, и лежала бы она в поле сто лет… Потом мы услышали слова, которые нам запрещали повторять, и поняли, что наступает не наше время.

– Все, сматываемся, – тихо сказал Серега, и мы побежали.

Во двор навстречу нам входил военком в форме полковника артиллерии – подтянутый, тщательно выбритый, с неизменной папиросой «Беломорканал» в руке.

Курил он не так, как все. Сначала долго мял крепкими пальцами папиросу, разглядывал ее, словно раздумывая, что с ней делать, потом легонько дул в мундштук, уплотняя табак, аккуратно сгибал мундштук правильным узором, прикуривал, затягивался и держал в руке, пока папироса не гасла. Потом опять прикуривал, и так повторялось несколько раз. У него была роскошная зажигалка, сделанная из большой гильзы от крупнокалиберного пулемета. Сверху на эту гильзу-зажигалку накручивался аккуратный колпачок. Это был настоящий ритуал: открутить его, закрутить, но бензином все равно пахло… Этот запах, смешиваясь с благоуханием одеколона, табака и обувного крема, создавал вокруг него особый аромат, который мог принадлежать, как нам тогда казалось, только офицеру…