Возвращение

Гончарова Галина Дмитриевна

От... царя?!

***

Когда Устя в горницу вошла, да Михайлу увидела...

Руки сами в кулаки сжались.

Не от царя, от царевича. Перепутала дура! Но Устя говорить ничего не стала, поклонилась.

– Звали, батюшка?

– А и то, звал, Устя. Вот, от царевича тебе привезли что... возьми. Разрешаю я.

– Благодарствую, батюшка.

Михайла с лавки поднялся, к Усте вовсе уж близко подошел.

Руку протяни, коснись...

И мог бы!

И протянуть, и схватить,

и обнять. Так близко, почти... и - нельзя! Ничего нельзя сделать, только рядом стоять, только запах ее чувствовать, травяной, полынный, только в глаза смотреть.

Рядом локоть, да не укусишь!

– Боярышня Устинья, государь мой, Фёдор Иванович, передать просил.

Сверток протянул.

Большой, из ткани легкой, шелковой...

Устя подарок взяла, да тут же, при батюшке и ткань развернула. Чего ей таиться, скрывать? Вся на виду.

На пол грамотка выпала.

Устя подняла, глазами пробежала. Писал царевич на лембергском. А она на нем читала легко, чай, в монастыре не одна книга на нем была.

Устиньюшка, свет мой!

Прими, не побрезгуй. С маменькой поговорил, обещала она через два дня боярыню Евдокию позвать.

Вечность целая!

Весь я в мыслях о тебе.

Твой Федя.

– Что царевич пишет?
– когда боярину с любопытством совладать?

– Прочитай, батюшка. У меня от тебя, да от матушки, секретов быть не может.

Устя грамотку протянула, а сама за сверток взялась. И едва не зашипела в гневе.

Иглы.

Тонкие, дорогие.... Штук двадцать их тут.

Шелк разноцветный, не только синий, золотая нить - хоть вышивать, хоть шить, бусины стеклянные самые разные, на десяток девок хватит, не то, что ей одной.

Все то, что потеряла она из-за татей.

А теперь пусть ей ответят, откуда Фёдор про то знает? А?! Кто ему сказал?!

Петька? Так принесли его на подворье, Устя узнавала. Мертвого принесли.

Сама Устя молчала. Боярыня тоже с царевичем не откровенничала. Так откуда знания?

А все просто. Ежели и не по его приказу похищали, то с его ведома. И на двор он не просто так приехал, когда б не оказалось тут Устиньи - что б дальше делалось?

Искали бы ее.

С добром? Или чтобы принудить к чему? Устинья глаза на Михайлу подняла, так тот едва не шарахнулся.

Вот она какая быть может?

Отец ее сидит, грамотку в руках крутит, а Устинья... до чего ж хороша!

Глаза горят, щеки гневным румянцем окрасило, губы стиснуты... так и расцеловал бы! Подхватил бы на руки, по горнице закружил, пока не перестанет гневаться, пока льнуть не начнет ласково...

– Боярышня?

– Передай, Михайла, мою благодарность царевичу. Сейчас и ответ я ему напишу.

Подошла к столу, перо взяла, лист бумаги. Не на бересте ж писать царевичу?

Фёдор Иоаннович, за подарок благодарствую,

кланяюсь земно. Буду шелками шить, да о тебе думать.

Каждой девке для любимого хочется красивой быть.

Надеюсь на встречу, ждать ее буду.

Устинья.

И батюшке протянуть.

– Посмотри, батюшка, хорошо ли написано?

Боярин взял грамотку, осмотрел... хорошо еще не кверх ногами держал. Кивнул.

– Да, Устя. Хорошо.

Капнуть пару капель сургуча, да перстнем придавить - и вовсе дело секундное. И Михайле отдать. Чего он стоит столбом?

– Царевичу передай.

– На словах ничего не сказать?
– очнулся Михайла.

– Скажи, что благодарю я его и кланяюсь земно, - Устя отвесила поясной поклон, развернулась - да и вон из горницы. Пока еще может себя сдерживать. Пока в ярость не упала.

А Михайла стоять остался, дурак дураком.

Но счастливый...

Она его имя знает!!!

***

Боярин Алексей гостя проводил, да и к дочери пошел. Не к себе позвал.

Не для посторонних глаз их разговор.

И то... как чаду признаться, что лембергский он хоть и знает, да читать на нем не может? Сидел, дурак дураком... пусть грамотку переведет хоть.

Или не сознаваться?

Невместно ему!

Боярин он! Не холоп какой... а по-лембергски не разумеет. А дочка может.

Надобно ее поругать за это, немного, по-отечески,. Чай, не любят мужчины, когда баба слишком умной себя показывает, не оттолкнула бы царевича!

Устинья сидела, вместе с матерью подарки царевича разбирала. Встала, отцу поклонилась, как дОлжно.

– Батюшка? Уехал посланец?

– Уехал.

– Вот и ладно. А мне тут нитки взамен утраченных, стеклярус разный... откуда только царевич и знал, что нам требуется?

Переглянулись боярин с боярыней. А и правда - откуда? Только вот выводы слишком уж неприятные были. Так что Алексей Иванович и думать дальше о таком не стал. Царевич ведь!

Не будет ведь он девку похищать, словно тать какой? Правда же?

– Ты бы, Устя, слишком сильно свой ум не показывала, - боярин палец важно вверх поднял, пузо выпятил.
– Ни к чему он бабе...

Устя слушала, кивала покорно. Не скажешь ведь отцу, что Федор ее ума и не заметит даже, не ум его волнует... ничего, потерпит она.

– О чем тебе, Устяша, царевич написал?
– видела боярыня, что дочь скоро отцу надерзит, али попросту заснет от речей его важных, и помогла.

– Царевич написал, что через два дня пригласит тебя вдовая государыня Любава. И меня с тобой. Аксинья уж и не знаю, придет ли в себя. Нехорошо, когда боярышня на лавку сесть не может.

– Вот и пусть лежит. Я ей еще ума вгоню в задние ворота, - хмыкнул боярин.

Устя подумала, что и в этом она будет виновата. Во всем.

А ей и не привыкать.