Возвращение
Шрифт:
Удавит ее Фёдор?
Да и пусть ее, место глухое. Руди для такого дела сам за лопату возьмется, зароет наглую тварь! Не нравится он ей! Подлое дело он замышляет!
Подумайте только!
Вот стерва!
Боярин Заболоцкий чувствовал себя преотлично. День складывался хорошо, умиротворение и спокойствие царили в его душе.
А потом…
– Устя пропала!
Ежели боярина раскаленным прутом в заднее место ткнуть – и тогда б
– ЧТО?!
Боярыня Евдокия руки к щекам прижала:
– Она за шелком пошла… и нет ее! По сию пору нет!
Боярин аж за сердце схватился.
Нет ее?! А делать-то что?!
Искать?
– Она ж не одна пошла?
– Нет. Петра тоже нет. Запропали оба.
Первое, что пришло боярину в голову:
– Сбежала?
Боярыня Евдокия так головой замотала, что кика набок съехала:
– Не могла она! Никогда! Недоброе что-то случилось!
Дураком боярин не был и светелку Устиньи первым делом проверил. Но наряды ее все на месте были, уборы, обувка…
Вздумала б она бежать, так хоть перстни с собой взяла бы. Вот лежат, бирюзой и жемчугом светят. Продать легко, унести тоже, в карман сунь – и иди. Никто не заметит.
Опять же, теплая душегрея осталась, а сама Устинья легонькую накинула, к вечеру в такой замерзнешь. Не лето уж. Рождественский пост скоро. И по утрам ледок ложится.
Значит, не думала надолго отлучаться, только туда-обратно до лавки.
Нет. Не сбегала она.
Это радовало. Все остальное боярина только огорчало.
Устинью искать надобно?
Да еще как! Но вот именно, как?!
Шум поднимется, вовек Устя на отбор царский не попадет. Сплетни змеями поползут ядовитыми, клыками вцепятся. То ли было что, то ли не было… опозорят девку!
А не искать?
Тоже – как ее оставить? А как убьют? Обидят? Уж всяко не для доброго дела девку похищают!
А делать-то что?!
Куда кидаться, к кому?!
Боярин за голову схватился. А за окном уж и смеркается. В ночь ее искать?
А где?
И как искать? По Ладоге бегать да орать: «Устя!»? Опять неладно!
Так что… поступил боярин проще некуда. Отправился к себе в горницу да и хлопнул стакан крепкого вина. А потом и второй. Вдруг какая идея и появится?
Идея оказалась вредной и к боярину не пришла. А боярыня, как ни старалась распихать мужа, так ничего и не сумела сделать.
Самой приказы отдавать?
Да она бы и с радостью! Ну так ведь… что приказывать-то?
И Илюши, как на грех, дома нет!
Сыночек, ну ты-то где еще?!
Илюше было не до семьи и не до сестры.
Илюша в этот момент миловался с царицей Мариной. Вот ведь странность!
Так-то
Вот и сейчас лежал он рядом с самой красивой женщиной Ладоги и чувствовал приятную усталость. Марина ласково водила ладонью по его телу, спускаясь ниже и ниже.
– Как мне с тобой хорошо, Илюшенька.
– А уж мне как с тобой… что на облаке райском. Каждый раз не иду, а лечу сюда.
– Жаль, чаще нам видеться нельзя. Но и так ведь хорошо?
– Очень, Маринушка.
– Скоро Боря по делам уедет, чаще видеться будем.
Илья расправил плечи, демонстрируя готовность к подвигам:
– Далеко ли царь наш собрался?
– На богомолье. – Лицо Марины исказила злая гримаса, но Илья ее не заметил. – Говорят, привезут чудотворные мощи из самой Франконии, к ним мужчины приходят, чтобы наследника обрести.
– Наследника, да…
Не то чтобы Илья был трусоват. Но холодок по спине прошел.
Почему измена царю карается смертью?
Да потому, что трон наследовать должен мужчина с кровью государя Сокола. А когда прервется мужская ветвь, потомки дочерей наследовать могут. Но только с соколиной кровью. Иначе… беды неисчислимые падут на Россу. А тому, кто обманом трон займет, сто лет отмерено будет. А потом – все. Оборвется его династия.
Это-то всем известно.
Когда государь Сокол на Ладогу пришел, тут разные племена жили. Объединяли их лишь боги – и волхвы.
Отец Род, матушка Жива.
Мог Сокол свою веру насадить, по капищам огнем и мечом пройтись. Мог.
Но поступил иначе.
Договорился он с волхвами и получил за это благословение на всю свою династию. И правил долго и счастливо, и стольный город Ладога на реке буйной встал…
А вот ежели Илья и царица… а вдруг от него у царицы сын будет? Или дочь? Это ведь уже не соколиная кровь. И…
Для царицы – смерть.
Для прелюбодея – тоже. Оскопят и на крест взденут. Там и подохнешь…
А ведь могут и дознаться. Если кто проговорится…
Марина словно почуяла:
– Ты не бойся, Илюшенька, стерегусь я, как могу. И ты стерегись.
Илья был согласен. Стеречься – ладно. Но отказаться от этого счастья, от этого вихря чувств, этого безумного угара?
Пусть лучше убьют!
– Маринушка моя…
И снова – сладкое безумие.
Дом?
Сестры?
Да Илья бы и не вспомнил никогда. Вот еще ерунда какая!
Устя без памяти недолго пробыла. Очнулась, как из омута вынырнула.