Возвращение
Шрифт:
— Теперь я понимаю истинную глубину своего безумного поступка! Мои страдания могли бы закончиться гораздо раньше, если бы я не вывела свои войска и не отказалась принимать посланцев Аджихада, узнав, что Арья попала в засаду. Мне вообще не следовало винить варденов в её гибели. Для такой старой женщины я вела себя просто глупо.
Вокруг все молчали; никто не осмеливался ни согласиться с королевой, ни опровергнуть её слова. Призвав все своё мужество, Эрагон спросил:
— Но поскольку Арья вернулась живой, согласишься ли ты теперь помогать варденам, как когда-то? Иначе Насуаде не выстоять, а ведь я принёс ей клятву верности.
— Моя
Эрагон поблагодарил её и снова надел на палец кольцо, а королева не сводила с него проницательных глаз, словно что-то решая про себя. Эрагону казалось, что она наперёд знает все, что он может сказать или сделать.
— Таких вестей, какие принёс ты, — вновь заговорила Имиладрис, — мы не слыхали в Дю Вельденвардене уже много лет. Мы здесь привыкли к более медленному течению жизни, чем обитатели всей остальной Алагейзии, и меня тревожит, что вскоре там могут произойти весьма значительные перемены, а мы, возможно, не успеем даже узнать об этом.
— А как же моё обучение? — Эрагон бросил пытливый взгляд на сидевших у стен эльфов, пытаясь угадать, нет ли среди них Тогиры Иконоки, который во время сражения при Фартхен Дуре проник в его мысли и освободил от мертвящего воздействия Дурзы. Тогира Иконока также подвигнул Эрагона на путешествие в Эллесмеру.
— Все в своё время, Эрагон. Но я боюсь, наша наука не пойдёт тебе впрок, ибо ты ещё не успел восстановиться после нанесённой тебе раны и не научился преодолевать воздействие магии шейдов. Пока ты этому не научишься, ты будешь лишь тенью той надежды, которую мы лелеяли более ста лет. — В словах Имиладрис упрёка почти не чувствовалось, и все же они нанесли Эрагону тяжкий удар. Он понимал, что она права. — Твоей вины в том, что все так сложилось, нет, и мне, поверь, очень больно говорить об этом. Но ты должен понимать и всю тяжесть твоей ответственности и… твоей теперешней неполноценности. Прости, если я обидела тебя, но это так.
И королева повернулась к Орику:
— Прошло немало времени с тех пор, как представители твоего народа переступали порог наших залов, гном. Эрагон-финиарель объяснил мне причину твоего здесь присутствия, но, может быть, ты хочешь что-либо добавить?
— Только передать приветствие от моего короля Хротгара и просьбу, в которой теперь уже нет нужды: возобновить взаимоотношения с варденами. Кроме того, я здесь, чтобы проследить, с должным ли уважением относятся у вас к тому договору, который с таким усердием ковал Бром.
— Мы держим своё слово вне зависимости от того, дали мы его на языке людей или же на древнем языке наших предков. Я принимаю приветствия Хротгара и прошу передать ему также самые наилучшие пожелания. —
И Арья принялась неторопливо рассказывать о своём пленении и долгом, мучительном заточении в Гиллиде. Сапфира и Эрагон, рассказывая об этом, сознательно избегали подробностей, опасаясь чем-либо её оскорбить, но сама Арья, казалось, не испытывала в этом отношении ни малейших затруднений. Её ровный, точно лишённый эмоций рассказ, как ни странно, пробудил в душе Эрагона тот же бешеный гнев, как и в тот день, когда он впервые увидел её страшные раны. Эльфы слушали Арью в полном молчании, лишь руки их крепче сжали рукояти мечей, а лица превратились в высеченные из камня маски от сдерживаемого холодного гнева. Одна-единственная слеза скатилась по щеке Имиладрис, но и она не проронила ни слова.
Когда Арья умолкла, один из эльфов лёгкой походкой подошёл по укрытой мхами, точно ковром, дорожке к Арье и промолвил:
— Я говорю от имени всех нас, Арья Дрёттнинг. Знай, что сердце моё пылает при мысли о том, какие испытания выпали на твою долю. Этому преступлению нет прощения, его нельзя смягчить или оплатить, и Гальбаторикс должен быть за это наказан. Кроме того, мы в неоплатном долгу перед тобой за то, что ты сохранила в тайне местонахождение наших городов. Мало кто из нас смог бы противостоять силе шейдов так долго!
— Благодарю тебя, Даатхедрвор, — промолвила Арья в ответ.
Затем снова заговорила королева Имиладрис, и голос её вдруг зазвенел как колокол:
— Довольно! Наши гости устали; мы слишком долго говорили о мерзких злодеяниях, и я не позволю, чтобы такой прекрасный и радостный день был испорчен бесконечным обсуждением былых страданий. — Дивная улыбка осветила её лицо. — Моя дочь вернулась! У нас в гостях молодые дракон и Всадник! Это непременно нужно отпраздновать как подобает!
Имиладрис встала, выпрямилась во весь рост, высокая и потрясающе красивая в своей алой тунике, и хлопнула в ладоши. Откуда-то сверху на королевский трон и на всех присутствующих посыпался настоящий дождь из цветов лилий и роз, падавших, точно крупные снежные хлопья, и наполнявших воздух дивным ароматом.
«А ведь она даже не прибегла к древнему языку!» — подумал Эрагон и заметил, что королева, воспользовавшись всеобщим приятным замешательством, нежно коснулась плеча Арьи и еле слышно прошептала:
— На твою долю никогда бы не выпало столько страданий, если бы ты послушалась моего совета. Я была права, когда протестовала против твоего решения принять иавё.
— Я имела полное право самостоятельно принять это решение.
Королева помолчала, потом кивнула и протянула руку.
— Идём, Благден.
Прошелестев крыльями, ворон перелетел со своего насеста на левое плечо королевы. Все присутствующие склонились в поклоне, когда она прошествовала через весь зал к уже распахнутым дверям, за которыми её ждали сотни эльфов. Она сказала им несколько слов на древнем языке, но Эрагон ничего не понял, а эльфы радостно закричали в ответ.
— Что она им сказала? — шёпотом спросил Эрагон у Нари.
Тот улыбнулся:
— Она велела открыть бочки с самым лучшим нашим вином и разжечь костры для приготовления пищи, ибо сегодня ночью мы будем пировать и петь. Идём!