Воззрения и понимания. Попытки понять аспекты русской культуры умом
Шрифт:
... Круг замыкается. Столетие страха и недоверия, антипатии и агрессии закончилось, у нас появился шанс. Ценою трагедий и потерь мы пришли к принятию истины: вмешательство политики или идеологии наносит вред нормальному культурному обмену и разъединяет то, что должно быть общим - пространство культуры.
Перевод: Даниил Бордюгов
V. Биографические заметки
От русского языка к диалогу с Россией [65]
65
Из: Каталог «Мир без насилия. Творческий вызов Карла
– М., 2017.
Я родился в Берлине в воскресенье, 2 января 1938 года, около 8 часов утра, во время сильной метели. Тогда я еще не мог знать того, о чем с ужасом узнал только во время учебы в старшей школе и в университете - о Гитлере, его диктатуре, развязанной им войне и уничтожении миллионов евреев, цыган и попавших в политическую опалу немцев и иностранцев.
Лишь с годами я также понял, что каждая тирания почти всегда сопровождается войнами и убийствами. Большинство солдат, которым пришлось отправиться на Вторую мировую войну, были еще детьми или молодыми людьми, которые только начали создавать свои семьи - как и всегда, надеясь на мирное будущее. У старших солдат еще были живы воспоминания о Первой мировой войне и ее бесконечных последствиях для экономики и культуры, не говоря о многих демографических и этнических изменениях, новая волна которых поднялась после Второй мировой и осталась в их памяти до конца жизни. О холодной войне во время моих спокойных домашних родов ни я, ни мои родители не могли и предполагать...
Мои воспоминания начинаются в тот момент, когда уже шла война - наверное, мне было около трех лет. Папа был призван на службу и иногда приходил домой в униформе. Поскольку он оказался не пригоден к участию в военных действиях, до конца войны он выполнял различные хозяйственные поручения в берлинском варьете «Скала». Несколько раз он брал с собой меня и других детей, чтобы мы могли бесплатно посмотреть представление, стоя рядом с одним из прожекторов. Лишь много лет спустя я осознал, что обе танцовщицы, которые временно жили у нас, выступали в том же самом театре. Они всегда были веселы и у нас дома тоже охотно демонстрировали свои длинные ноги. Всё это, впрочем, скорее несущественные осколки воспоминаний, пусть даже имевшие определенное значение для четырех-пяти-летнего мальчика.
Среди многих других наложивших свой отпечаток деталей, прежде всего, следует упомянуть те впечатления, благодаря которым я впервые узнал о войне и о ее воздействии на жизнь «за линией фронта», хотя я еще не понимал, почему вообще шла война и кто в ней участвовал. Война, как и для большинства детей в моем возрасте, проявлялась в различной форме, чаще всего связанной с суматохой, спешкой, в меньшей мере со страхом. Почти каждый день осуществлялись бомбардировки, поэтому ночи часто были очень беспокойны. Днем и ночью ревущие сирены предупреждали о воздушных нападениях, чтобы мы могли успеть найти укрытие. Неприятнее всего были ночные тревоги, которые прерывали глубокий сон, чтобы мы могли быстро добежать до бункера. Не всегда это удавалось. Бомбардировки и ярко светившиеся так называемые «рождественские елки» на небе, из-за которых ночью было светло как днем, производили крайне угрожающее впечатление. В особенно напряженных ситуациях, например, когда мы не успевали вовремя спрятаться в бомбоубежище, родители испытывали сильный страх. Теперь меня удивляет, что я не ощущал при этом опасности. Однако по сей день я чувствительно реагирую на громкий вой сирен, несмотря на то что они уже не выполняют функцию военной тревоги.
Следующие воспоминания, связанные со Второй мировой войной, начинаются после эвакуации моей мамы и нас, четверых детей. Сначала мы отправились к бабушке и деду в Исполиновы горы в Силезии. Оттуда в конце 1944 года, после многодневных скитаний, нас забросило в маленькую деревню в Нижней Баварии. Там, со вступлением американских войск, мы встретили окончание войны. Разговоры в это время постоянно велись о «русских». О французах и англичанах, которые также заняли большие части Германии, мы, дети, ничего не узнали. Только позже они попали в наше детское сознание.
Тем не менее со временем у меня появилось размытое представление о том, что внутри Германии есть «границы» (союзников), которые чаще всего можно было нелегально пересечь только
На обратном пути в Берлин при переходе через границу мы встретили нашего первого «русского», советского солдата. Он был еще почти ребенком, но уже должен был охранять и контролировать важную границу, свою границу. Самое большое впечатление производил его автомат, по-видимому АК.
Окончательная победа союзников над гитлеровской Германией принесла солдатам - это было доступно и нашему детскому восприятию - различные свободы и ограничения. Американские солдаты быстро подружились с немецкими девушками, русские, как правило, появлялись в общественных местах только «под защитой»: чаще всего отрядами, на грузовиках или маленькими группами на спортивных площадках. Нередко еще в 1946-1947 гг. можно было увидеть, как они выступали на публике, играли на губной гармонике и танцевали. Иногда немки также спонтанно присоединялись к танцу. Это мирное сосуществование победителей и немцев выглядело в наших детских глазах совершенно нормальным, ведь оно создавало атмосферу спокойствия.
Как на Востоке, так и на Западе присутствие солдат входило в порядок вещей - во всяком случае, нам так казалось. В Восточном Берлине, где мы снова жили с 1946 года, солдат можно было увидеть довольно редко, поскольку они, как правило, проживали в казармах. Более того, советские офицеры и дипломаты жили в изоляции от населения в специально огороженных районах, куда немцы могли попасть только при наличии разрешения.
Для публики в целом послевоенные взаимоотношения между немцами и союзниками были в принципе ненапряженными, хотя при окончании войны, во время взятия Берлина советскими войсками, большое число женщин стали жертвами насилия. Об этих моментах многие вспоминали с ужасом. Впрочем, зачастую речь шла и о ситуациях, в которых советские солдаты оказывали свою помощь. За любые нападки солдаты вскоре стали строго наказываться.
На наше послевоенное восприятие поначалу сильно влияли негативные оценки советских солдат. По большей части они основывались на случаях, о которых рассказывали наши родители. Фактически именно они на протяжении нескольких лет определяли наши воспоминания, хотя мы, дети, знали «русских» (для многих взрослых они были бывшими «противниками») скорее с их человеческой стороны. Таким образом, в обществе имелось двойственное отношение к русским (советским солдатам). Всё, что происходило наряду с этой «нормой» в ходе советизации восточной части Германии и возмутительных акций произвола при участии правительства СЕПГ и советских сил безопасности, мы смогли постепенно осознать - так же, как и преступления СС и вермахта, - только повзрослев. Однако тот факт, что преобладающая часть граждан ГДР была оппозиционно настроена к собственному правительству и тем самым также к «русским», с конца 40-х - начала 50-х гг. стал оказывать всё большее воздействие и на наше отношение к Советскому Союзу. Поэтому в школах обязательный предмет «русский язык» не пользовался особой популярностью. Мотивации для его изучения не хватало.
Тем не менее летом 1953 года это внешне мирное сосуществование русских и немцев изменилось с моей, еще детской точки зрения школьника радикально: недовольство восточноберлинских строителей на Сталин-аллее [66] увеличением норм выработки сначала вылилось в демонстрации с требованием повышения зарплаты, а затем, 17 июня, внезапно превратилось во всеобщую забастовку, направленную против правительства ГДР. В этой ситуации против протестующих были брошены танки Советской Армии, которая жестко подавила восстание. После этого советских (а не восточногерманских!) солдат еще долго можно было увидеть на улицах Восточного Берлина.
66
После речи Хрущева на ХХ партийном съезде в 1956 году она снова, как и прежде, стала называться Франкфуртер-аллее.