Вперед в прошлое 10
Шрифт:
— Мне приехать? — спросил я.
Илья засомневался. За него ответила моя мама:
— Куда это ты собрался? Ночь на дворе.
Илья был с ней солидарен:
— Это неразумно. Давай завтра встретимся после школы и поговорим. Во сколько ты сможешь?
— Давай утром, — предложил я. — До уроков.
— Разговор долгий. После.
— Намекни хотя бы, — начал терять терпение я, — о чем он будет.
— Это связано со всеми нами. — Дальше он проговорил едва различимым шепотом: — Большего… увы.
Ясно, родители, которые рядом, этого знать не должны. Я прикинул,
— В три дня возле администрации — нормально? Успеешь после школы?
Как раз рубли на доллары поменяю…
Что же случилось такое, что при родителях говорить нельзя? Так хотелось спать, а теперь усталость как рукой сняло. И, главное, не было даже предположений. Хочет занять денег на лечение Яна, а родители против? Работа нужна? Что?!
Вполне возможно, какая-то мелочь, и я зря волнуюсь, но как не волноваться? Каретниковы — моя вторая семья, они сделали для меня столько хорошего! Поддерживали, когда моим родителям было на меня плевать.
Так, собраться!
Не отходя от телефона, я позвонил Наташке. Она была у Андрея и ответила сразу же, сказала, что зятя перевели из реанимации в пульмонологию, динамика положительная, назначили антибиотики, денег пока хватает. Не хотелось бы, чтобы сестрица, которая и учится, и пашет по выходным, доедала последние запасы, и в три дня я договорился с нею, чтобы передать двадцать тысяч на лечение. Еще ж медсестрам надо дать на лапу, чтобы они относились к больному по-человечески.
Итак, в час дня — навестить Андрюшу в наркологии, перепрограммировать его. Надеюсь, хуже не будет, куда ж хуже-то? Бабушка растила его, холила и лелеяла, да перехолила и перелелеяла. Разбаловался Андрюша. Интересно, гнилушками рождаются, или червоточина появляется в человеке в течение жизни?
И все же, что случилось у Ильи? Интуиция подсказывала: что-то серьезное, и тянуть нельзя.
Проснувшись по будильнику и отогнав сон, где я был космодесантником и крошил насекомых, а они пытались покрошить меня, я подумал, глядя, как Боря собирается в школу, что можно сходить на уроки, время было, но отогнал эту мысль: я уже отпросился на неделю, к тому же надо к Андрюше. Только сейчас сообразил, что раз у него серьезные травмы, скорее всего, он в нейрохирургии или неврологии, а не в дурке. Бегать по городу из отделения в отделение было неразумно, правильнее выяснить, где он, дистанционно. Интересно, Василий знает, или надо звонить тете Ире?
Наверняка бабушка с Ириной связалась, и тетка в ярости. Я представил, как спрашиваю, а тетка набрасывается с претензией, что растрепал бабушке о случившемся с Андрюшей, и меня передернуло.
Потянувшись, я направился на кухню. Отчим был жаворонком, давно проснулся и уже сидел там, пил чай и читал газету.
— Доброе утро, — поздоровался я и сразу перешел к делу: — Вы не знаете, в каком отделении мой брат Андрей? Толик не сказал случайно?
— У него закрытый перелом ребер и сотрясение мозга, — отчитался отчим. — Был в неврологии, потом в дурдом перевели. Ну, когда второй раз попытался прыгнуть из окна, уже в больнице. Чего ты спрашиваешь?
—
— Мы уже сейчас поедем с Оленькой узнавать про документы на твой участок, — отчитался отчим. — Чем раньше это сделаем, тем лучше. Потом Олю — к Гайде, у них хорошие отношения, а я — узнавать за подключение. После пообедаем и — везем Гайде к Эльзе Марковне.
— Отличный план! — Я показал «класс». — Только деньги не забудьте поменять на доллары, если, конечно, не планируете тратить рубли в ближайшее время.
— Планирую, — сказал отчим. — Все потратим, заработаю снова, и вот те поменяю.
— Разумно, — кивнул я, уступил место за столом Борису и переместился в зал, где застелил постель и уселся на кровать, ожидая, когда все уйдут.
Пока есть несколько часов, поучу уроки. Все-таки до чего же лучше запоминается, когда ты молод! И цифры, и определения, и иностранные слова.
Проснулась мама и привнесла в реальность турбулентность. Есть люди, которые вроде тихие, но в их присутствии возникают некотролируемые вихревые потоки, все вокруг начинает хаотично двигаться, и чувствуешь себя маленьким самолетиком, которого швыряет из стороны в сторону. Борис собрал сумку и помахал рукой.
— Блин, как же я тебе завидую! — не удержался он. — Так в школу не хочется!
— Надо, Боря, надо.
Брат удалился, а я засел за уроки и сидел так до одиннадцати, после чего собрался и поехал в город на мопеде, рассчитывая купить Андрюше вкусного — не с пустыми руками же идти.
В палату к Андрюше меня предсказуемо не хотели пускать — дескать, он на транквилизаторах, спит. А если не спит, то любой контакт с внешним миром может спровоцировать суицидальные мысли. Ни за две тысячи не хотели пускать, ни за пять. Десять тысяч было жалко, но еще жальче бабушку, которую смерть этого оболтуса может подкосить.
Потому я разразился жалобной речью, что не прощу себя, если не увижу братика, последнее отдаю, на сумку себе копил, не ел, не спал, пожалейте! Оделся я специально бедненько, в курточку, которая была коротка, и речь произвела эффект, врач задумался. А когда я попросил присутствовать при нашем разговоре с Андреем, сердце его дрогнуло. А может, не сердце дрогнуло, а жаба сдавила лапками горло, и он повел меня по обшарпанной наркологии, которая больше напоминала тюрьму: везде были решетки, а вместо молоденьких медсестричек — угрюмые мордовороты-санитары. Психов, надо полагать, тут нет, они в другом отделении, тут наркоманы и алкоголики, потому было тихо. Так тихо, что оторопь брала.
Отперев дверь, врач впустил в палату сперва меня, потом вошел сам.
Я ожидал увидеть Андрюшу в смирительной рубашке привязанным к кровати, но он действительно просто спал, отвернув перебинтованную голову к стене.
— Говорил же — спит, — извиняющимся тоном сказал врач, который деньги-то взял, но толку от этого для меня не было.
Я прошел к кровати, уселся на край и громко позвал:
— Андрей!
Врач всплеснул руками и забормотал:
— Т-с-с! Сон — это его лечение, не буди…