Впусти меня в сердце
Шрифт:
В голове крутится глупая фраза из фильма. Не виноватая я! Он сам меня сюда принёс. Но ведь это случилось потому, что я за ним подсматривала? Если бы не это, то я бы тут ни за что не оказалась.
Торопливо вскакиваю и бегу к себе. Дочь ещё спит. К счастью, моё отсутствие для неё прошло незаметно.
Отправляюсь в душ. Нужно поскорее смыть с себя следы ночного бесстыдства. Как я докатилась до этого? Не понимаю…
Что теперь будет? Гложут сомнения, не совершила ли я ошибку, поддавшись на притяжение Долинского. Неизвестность
“Со мной теперь будете”.
Что это значит? Что изменится для меня теперь? Я должна буду с ним спать? Для него это – просто секс? Ведь он не сказал ни слова о чувствах. Или всё-таки я ему нравлюсь, и он хотел бы попробовать настоящие отношения?
Переносить ли мне вещи? Или подождать его возвращения? Не хочется вламываться в комнату в отсутствие хозяина. Вдруг он снова будет недоволен? Что, если он просто ляпнул своё предложение под воздействием эмоций и уже передумал?
Как правильно поступить? Откладываю решение на вечер. Может, нам удастся с ним поговорить до этого и прояснить ситуацию.
Перестраиваю планы и отправляюсь в отель перед самым обедом в надежде, что биг-босс пригласит меня в ресторан. Он всегда меня зовёт с собой, если я приезжаю к ним в это время.
Но Долинского на месте не оказывается. Более того, Анжела говорит, что его сегодня ещё не было в офисе. Может, у него какие-то дела, связанные с фармацевтической фабрикой?
Объяснение выглядит логично, но всё равно уезжаю немного разочарованная.
На душе скребутся кошки. Чем больше я обдумываю ситуацию, тем больше нервничаю. Никак не получается найти компромисс внутри себя.
День проходит не слишком удачно. Я в напряжении, дёргаюсь, не могу сосредоточиться на работе. Мне всё не нравится. Злюсь на себя, на исполнителей. Возвращаюсь домой с пониманием, что завтра придётся начинать всё сначала.
На вечернюю прогулку с Надюшей Долинский не приходит. Это почему-то меня особенно сильно задевает.
“Поля, не бойся, я тебя не обижу… И о Наде позабочусь”.
И где его забота? Он передумал? Жалеет о том, что предложил мне? Жалеет о том, что произошло?
Впрочем, последнее – вряд ли. Он просто удовлетворил свои потребности. Я ему удачно подвернулась. Окажись другая на моём месте – тоже не побрезговал бы. Живая женщина – в любом случае лучше, чем рука…
И как мне после этого жить в их квартире дальше?
Отчаяние, как яд, расползается по крови. Ругаю себя за то, что не устояла перед Долинским.
– Дочка, Сергей тебя обидел? – за ужином участливо спрашивает Мирослав Данилович. – На тебе лица нет.
– Нет, всё в порядке… – мотаю головой для убедительности. – Просто с работой сегодня не всё гладко. Тяжёлый день выдался.
– Если обидит, не стесняйся
Просто киваю в ответ…
Мне очень хочется пожаловаться и поплакать у него на груди. Он бы меня наверняка пожалел и успокоил. А ещё, он хорошо знает своего сына и, возможно, дал бы мне какой-то совет. Но не стоит вмешивать пожилого человека в мои проблемы.
Биг-босса нет до позднего вечера, и я отправляюсь спать в отвратительном настроении. Чувствую себя грязной и использованной… И почему-то очень жалкой.
Хорошо за полночь оглушительно хлопает входная дверь. В прихожей что-то с грохотом падает, раздаётся нецензурная брань. Набрасываю халат и выскакиваю посмотреть, что случилось.
Возле входа обнаруживаю Долинского, пытающегося развязать шнурки. Он пьян, руки не слушаются. Опускаюсь на корточки, чтобы помочь ему разуться.
– Полина! Иди к себе! – резко окликает меня Мирослав Данилович.
Никогда не слышала, чтобы он так командовал. Вскакиваю и пячусь.
– Я сам разберусь, иди к себе, – повторяет немного мягче.
– Но как же? – сомневаюсь, что ему под силу справиться.
– Иди. В крайнем случае, поспит как собака на коврике, раз посмел нажраться как свинья.
Не решаюсь спорить с хозяином. Долинский бормочет что-то невразумительное. Прячусь за дверью.
Что у него случилось? Что-то праздновал? Или наоборот? Боже… От предположений становится не по себе.
* * *
Утро встречает меня головной болью. Выползаю на кухню, но ещё из коридора отчётливо слышу, как хозяин ругает там сына. Долинский тоже не молчит, рявкает периодически отцу в ответ.
Возле входа на кухню замираю. Войти не решаюсь.
– Тебе давно нужно было продать этот участок, если ты уверен, что не сможешь там заново выстроить дом и жить, – выговаривает Мирослав Данилович. – Зачем таскаться на руины и раз за разом травить себе душу? Только хуже себе делаешь.
– Батя, я не могу… Это всё, что у меня осталось от жизни. Понимаешь? Вот эти руины и есть проекция меня! Я устал уже тебе об этом повторять.
Слышу за дверью какое-то движение и убегаю в ванную, чтобы меня не поймали на подслушивании.
Ставлю стирку, навожу марафет. Тяну время в надежде, что биг-босс уедет в офис. Он и так сегодня задержался.
Не хочу встречаться с Долинским, боюсь его сейчас. Но ещё больше меня пугает то, что он мне скажет. Он ведь передумал… Я это знаю, чувствую. И дело не в том, что я мечтаю об отношениях с ним. А в том, что безумно унизительно и обидно будет услышать, что он погорячился или вовсе не это имел в виду.
Слышу голос Надюши. Она проснулась и с кем-то вовсю болтает. Дольше в ванной сидеть нельзя – нам пора собираться в детский сад. Но за дверью сразу натыкаюсь на биг-босса, будто он меня намеренно караулил. Хочу обойти его, но он берёт меня за руку и не пускает.