Врачеватель. Олигархическая сказка
Шрифт:
Поднявшись со стула, Женя подошла к дверям, ведущим в кабинет Пал Палыча, и распахнула их резким движением:
– Нина Сергеевна просила вам передать, что приказ о моем назначении на должность вашего… личного секретаря уже готов. Осталось только завизировать бумагу вашей… опять же личной подписью. Приказ я вам занесу чуть позже. Также она просила передать, что всей надлежащей документацией по покупке тринадцати процентов акций у Александра Наумовича Щетинина займется сама, и чтобы вы, как Нина Сергеевна изволила выразиться, «свою дурную башку не нагружали». Все остальные более-менее
Неуклюже кивнув головой, Остроголов послушно исполнил просьбу своего секретаря, после чего двери за ним закрылись.
Оставшись одна, Женя подошла к столу и, обойдя его, буквально рухнула в огромное секретарское кресло, закрыв лицо руками.
Казалось, и секунды не прошло, как на ее столе загорелась зеленая лампочка.
– Слушаю вас, Пал Палыч.
– Евгения Андреевна, добрый день.
– Здравствуйте, Пал Палыч.
– Позвольте мне сначала поздравить вас с первым рабочим днем в новой должности.
– Благодарю.
– У меня к вам небольшое поручение.
– Вся во внимании, Пал Палыч.
– Меня сегодня не пропустили на территорию во внутренний двор. Пришлось парковать машину за квартал в переулке. Одним словом, мне надо состряпать какой-нибудь пропуск на въезд, там, выезд, вход, выход… Я, честно говоря, даже не знаю: был ли он вообще у меня, пропуск этот?
– Если я вас правильно поняла: сегодня вы приехали на работу без охраны.
– А что, безобразие?
– Пал Палыч, я за место секретаря не держусь, и если вы завтра это безобразие повторите снова, не вижу смысла заносить вам приказ о моем назначении. Можете считать, что я зарываюсь.
В селекторе молчали.
– Пропуск я вам, безусловно, сделаю, – продолжила она, – а вы мне сейчас отдадите ключи. Я попрошу кого-нибудь из охраны перегнать ваше «транспортное средство» во внутренний двор.
– Евгения Андреевна, а стоит ли? Ну что с ним будет?.. С этим транспортным средством?
– Я думаю, Пал Палыч, что так все же правильнее. Прошу вас, не возражайте. Пожалуйста.
– Ну как скажете. Давайте я вам вынесу ключи.
– Спасибо. Я сама зайду… Если вы не против.
Возможно, увидев что-то непонятное во сне и не желая с этим непонятным соглашаться, Лариска Пална, недовольно промурлыкав, перевернулась на живот, покинув твердокаменную грудь Остроголова.
Тихонько высвободив плед, он аккуратно им укрыл пускающее пузыри создание и, подойдя к окну, задернул его шторой, чтобы горячий, яркий летний луч не смог прервать неторопливо-плавное течение безоблачного сна ребенка.
Стоя у окна, он вспомнил, как, находясь в своем отремонтированном кабинете и просматривая подготовленные Евгенией Андреевной документы, массивной кипой лежавшие на столе, услышал за окном хлопок с последовавшей за ним взорвавшейся бравурной какофонией автомобильных сигнализаций.
Пал Палыч не помнил, сколько прошло времени с момента этого обойденного его вниманием события до той минуты, когда
Встав из-за стола и выйдя ей навстречу, с нескрываемой тревогой в голосе спросил:
– Что еще?
Бросившись ему на шею, она неистово целовала его лицо, не пытаясь сдерживать сковавших ее горло рыданий:
– Боже Всемилостивый! Господи! Молю, не дай его забрать у меня! Оставь мне его, Господи, оставь! Молю тебя! Забери меня, но оставь его, прошу тебя!
Осторожно освободившись от объятий и крепко взяв Женю за кисти рук, еще раз спросил, пристально глядя ей в глаза:
– Что там, Женя?
– Тебя только что хотели убить! Господи, да что же это такое?!
Остроголов резко повернул голову в сторону окна, мгновенно вспомнив про хлопок, которому не придал значения.
– Да, Паша, они взорвали твою машину! – удушающий спазм мешал ей членораздельно произносить слова, не говоря уже о фразах.
– В машине кто-нибудь был?
– Да… Там был…
– Кто, Женя? Кто там был?
– Там был, – Женя периодически всхлипывала, и ей было трудно дышать, – там был… Там был из твоей службы безо… безопасности…
– Кто именно?! Кто?! – он тряс ее за кисти рук.
– Ко… Костя…
– Кто? Костя? Нечаев? Кто меня из больницы вывез? Он?
– Да… Костя…
Нам точно неизвестно: воют ли белуги. Мы этого не слышали, но, во всяком случае, так говорят. Вот и Пал Палыч, сжимая Женины руки в своих, завыл этой самой белугой. Да так, что в эту минуту, казалось, сами небеса были готовы разверзнуться и опрокинуть хляби слез, дабы залить пожар, пылавший в сердце от горя, охватившего его, и ненависти, всецело подчинивший разум.
Глядя поверх Жениной головы он произнес стальным, не терпящим возражения тоном, расплющивая каждую букву, будто молотом по наковальне:
– Женя, ты никуда отсюда не уйдешь. Ты должна оставаться здесь, пока я не вернусь.
Наконец отпустив затекшие кисти ее рук, он, словно одержимый, рванул из кабинета и, выбежав в коридор, стремглав понесся вниз по лестнице, по пути срывая, будто перья, висевшие на стенах огнетушители.
Эмоции оставили Евгению Андреевну. Не в силах стоять на ногах, она опустилась на пол отремонтированного кабинета, тишину которого нарушали лишь протяжные стоны, рвавшиеся из глубины ее терзаемой души.
Взрыв был такой силы, что практически в клочья разнес крепкий кузов джипа, покорежив с десяток рядом стоявших автомобилей. ФСБ, МЧС, милиция – все оперативно прибыли на место, оцепив квартал. Только спасать уже было некого. По обеим сторонам тротуара на расстоянии пятнадцати-двадцати метров прошитые осколками, как решето, лежали две жертвы разыгравшейся трагедии. Их накрыли чем-то матерчатым, и было трудно понять, какого они пола и возраста.
Застыв как изваяние, Остроголов стоял и смотрел на еще дымившиеся искореженные останки кузова. Он снова ясно и отчетливо услышал за спиной у самого уха все тот же до боли знакомый ему голос: «Остроголов – ты прах и тлен. Из-за тебя погибли люди, на которых не было вины».