Врачеватель. Олигархическая сказка
Шрифт:
На каком-то автопилоте протянув Эдуарду телефон, он буквально плюхнулся в кожаное кресло и, уставившись в одну точку, задумчиво улыбался, думая о своем.
– Хорошо, сын, договорились. Я перезвоню. – Гостев захлопнул крышку мобильника. – Остроголов, тебе просили передать, что ты прощен, но в первый и в последний раз. Нарушать семейные традиции не позволено даже олигархам, – с прежней доброжелательной улыбкой резонно заметил Эдуард Станиславович.
– Эдька, но это же и было в первый и, можешь мне поверить, в последний раз. Ну точно: склеротичная калоша, – он продолжал не отрываясь смотреть в одну точку. – А ты не заметил, хрен моложавый, что наши дети – они совсем другие. Казалось
– Наверное, в том есть и наша заслуга, – невозмутимо ответил банкир.
– Твоя – да. Безусловно. Но я, увы, а, может, и к счастью, к этому процессу непричастен. Они сами по себе другие. Наверное, так надо. Наверное, вообще что-то должно поменяться вне зависимости от нас.
– Ну, Пашка, что жизнь, что экономика – единый организм. Естественно, все обязательно должно меняться, иначе инфляция, стагнация, стагфляция и, как итог, – застой, – с неизменной улыбкой на лице ответил Гостев. – Ладно, Остроголов, говори, что же такое экстраординарное заставило тебя, занятого человека, найти время для старого друга? А то ведь, знаешь, если бы не веский повод повидать тебя на твоих же собственных похоронах, я бы, наверное, еще как минимум года три тебя не увидел.
– Да, Эдька, признаю: дела меня к тебе и привели. Но ты, старый, не думай, не только дела…
– Ладно, не звезди. Давай без лирики.
– Согласен. Давай без лирики. В общем так: «дай взаймы до будущей зимы».
– Для тебя – сколько потребуется. Если необходимо, можно прямо сегодня, – даже не моргнув, ответил Эдуард Станиславович, словно речь шла о пустяшном одолжении. – А что, Павлуха, так плохо?
– Да нет, дружище мой дорогой, ты меня не понял, – Пал Палыч улыбнулся. – Отдай мне Нежмакова. Мне эта гениальная башка необходима позарез.
– Игорястого?.. Да, брат, ну ты и виражи закладываешь. Ну, допустим. А зачем, если не секрет?
– Повторюсь: Игорястый, хоть и лопух по жизни, все равно гений. И этого не отнять. А я сейчас в четырех соседних с Московской областях начинаю строительство клиник, которые, естественно, будут оснащены самым первоклассным оборудованием, и обслуживание в них будет исключительно бесплатным. Причем это должна быть единая система, единый, как ты сказал, организм. Все земли под строительство по договору-аренде принадлежат моей компании. Ну, если за оставшиеся девяносто девять лет закон о земле все-таки примут, значит, выкупим. Если нет, что же… Но жизнь у меня одна, и ждать я не намерен. Казалось бы, я должен понимать, что само по себе мероприятие убыточное… Так вот, прибыли от других производств мы туда и пустим. Если учесть, что у компании свободных средств девать некуда, – всего двух моих коммерческих проектов более чем достаточно для полной самоокупаемости.
– Свободные средства, говоришь? – улыбнулся банкир. – Почему же тогда они еще не в моем банке?
– Пока не думал, но могут и оказаться, – серьезно ответил Остроголов.
– Узнаю старого друга, – Гостев был неисправим в своей привычке постоянно улыбаться. – Скажем, если учитывать некоторую налоговую амнистию на медицину, то «помыть бабулички» под это дело очень даже неплохая идея. А знаешь, Пашка, я как раз недавно разговаривал на эту тему с одним из сотоварищей по твоему олигархическому цеху. С господином Хлопцовым. Признаюсь, психология на уровне полного анабиоза. Я лично всегда наивно полагал, что «умнее» смотреть вперед, а не назад. Им же почему-то важнее набить карманы именно сегодня, нежели завтра – чемоданы. И совершенно безбоязненно. К тебе же, дурашка, в любой момент могут постучать. Тем более,
– Ты все правильно говоришь, только акценты расставил неверно. Не учел, как говорят, «человеческий фактор»… Господи, какое же глупое словосочетание… Я, Эдуард Станиславович, затеял это не для того, чтобы преумножить капиталы. Дальше их преумножать просто неприлично. Четыре области – это только начало. У людей нет денег платить за медицину, за обучение детей. Жизнь-то нищая, гарантий никаких, вот и рожать не хочется. А мы тут потом изошли от интенсивности наших переводов в офшоры, – Пал Палыч, опустив голову, уставился в стол, разделявший кожаные кресла, на которых расположились собеседники. – Я ведь это говорю не Хлопцову, не Медянину, не Храпуцкому. Я это говорю своему старому другу. Человеку умному, образованному и интеллигентному, у которого – извини, но я это знаю, – не может не болеть душа за все происходящее. Так вот, Гостев, так случилось, что теперь она болит и у меня. Только одной боли мало. Действия нужны.
Эдуард Станиславович наконец-то перестал улыбаться. Он внимательно смотрел на Остроголова с неприсущим ему в нашем восприятии серьезным выражением лица.
– Поэтому-то мне наш Игорястый и нужен, – продолжил свой бурный монолог Пал Палыч. – Необходимо этот процесс структурировать. Создать четкую продуманную схему, учесть все мелочи. Кто, по-твоему, сможет это сделать лучше? Да никто.
– Н-да. Что ж, я не против, Паша, – после небольшой паузы ответил Гостев. – Правда, есть небольшое «но». Игорюха уже полтора года в Петербурге, вместе с семьей. Возглавляет филиал. Он хоть и гений, но с одним серьезным недостатком. Ты же знаешь, Нежмаков у нас однолюб и, значит, прочно под Маринкиным каблуком, а Маринке Питер нравится куда больше, чем Москва. Вот если эту проблему решишь, я не против.
– Старый, а чего тут решать? Завтра же к нему и полечу. А заодно выпьем водки да вспомним молодость. К тому же для моего дела ему совершенно необязательно возвращаться в Москву. Мы ему и там сможем создать все необходимые условия.
– Тогда я рад за вас обоих, – Эдуард Станиславович вновь расплылся в улыбке.
– Рано радуешься. Это еще не все, – заметил Остроголов.
– Тем более радуюсь. Появилась возможность подольше поглядеть на твою сосредоточенную физиономию. Прямо такой серьезный, будто без пяти минут банкрот. А ему, видишь ли, свободных средств девать некуда. Хитрюга чертов!
Встав с кресла, Гостев подошел к столу и нажал на кнопку соединения с секретарем.
– Слушаю вас, Эдуард Станиславович.
– Виктория Адольфовна, извини, не предупредил, но думаю, ты поняла: я умер. Еще как минимум на час.
– Не волнуйтесь, Эдуард Станиславович. Могли бы и не предупреждать. Я скрупулезно составляю список скорбящих. Среди них, правда, есть парочка, заслуживающая вашего внимания.
– Хорошо, милая, потом, – он вернулся к Остроголову, удобно устроившись в кресле. – Ну, дядька, рассказывай: что ты там еще удумал? Какие неуемные фантазии бродят в твоей голове?
– Эдуард Станиславович, – Пал Палыч пристально посмотрел на Гостева, – как вы посмотрите на перспективу прокредитоваться в вашем богатом банке тверским, ярославским, владимирским и иже с ними ивановским фермерам? Для начала человек по тридцать-сорок с «кажной» губернии. Впрочем, думаю, больше и не наберется. Что вам стоит, а?
– Расхожая в банковских кругах поговорка гласит: «Если хочешь окончательно расстаться с деньгами, вложи их в сельское хозяйство», – невозмутимо ответил банкир.