Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году

Мюллер Рольф-Дитер

Сторонниками такой же экстремистской точки зрения были Геббельс и гауляйтер Форстер. Их цель заключалась в быстром и при необходимости насильственном присоединении бывших Восточных областей и Мемеля, без оглядки на шаткое внешнеполитическое положение рейха. Но каким образом можно было этого добиться? Оказание давления посредством военной силы ввиду текущей слабости рейхсвера исключалось, особенно в ситуации, когда альянс с Россией не рассматривался как возможный вариант.

Гитлер в письме полковнику Вальтеру фон Рейхенау, начальнику штаба 1-го военного округа в Восточной Пруссии, от 4 декабря 1932 г.:

«Россия — не государство, а идеология, которая в настоящее время ограничена территорией этого государства; она завладела этим государством, и поддерживает во всех остальных странах секции, которые не только стремятся

воплотить те же революционные цели, но и подчинены в организационном отношении центру в Москве. Победа этих воззрений в Германии приведет к непредсказуемым последствиям. Борьба с этой отравой тем сложнее, чем активнее мы сотрудничаем в политической и военной сферах с Центром — источником чумы, руководствуясь при этом внешнеполитическими соображениями»^{65}.

Вернер Дайтц, национал-социалист и эксперт по вопросам экономики больших пространств, делал ставку на «экономическую активизацию всего пояса государств от Латвии до Черного моря», эти государства были не способны удерживаться на плаву в течение длительного времени. «Эти народы, и об этом нельзя забывать, образуют защитный вал: отсюда Центральная Европа будет наблюдать за грядущим, и в этом не приходится сомневаться, распадом Советской России»^{66}. Будучи приверженцем долгосрочного «масштабного решения», он ценил «умеренные» круги, сосредоточившиеся вокруг Германа Геринга, Рудольфа Гесса, Германа Раушинга и гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха. Они, по-видимому, выступали за компенсацию потерь Польши за счет Украины^{67}. Однако желали ли того поляки и прежде всего украинцы, о которых главный идеолог партии, Розенберг, был столь высокого мнения?

Данциг оставался предметом разногласий, провоцировавшим конфликты с польской стороной. На границе то и дело вспыхивали теракты. «Дойчер Остбунд» публично требовал пересмотра границ. Польша реагировала на эти требования проведением военных демонстраций на полуострове Вестерплатте, расположенном близ Данцига. В стране проходили антинемецкие демонстрации, участники которых выражали протест против нацистских правительств в Данциге и Берлине, а также против бойкотирования еврейских магазинов в рейхе. Правительство Пилсудского имело все основания для «прощупывания» обстановки с помощью своего французского союзника: необходима ли превентивная война с непредсказуемым правительством Гитлера? Можно было бы попытаться заполучить в свои руки Данциг и ему подобные территории, чтобы с их помощью вынудить Гитлера отказаться от наращивания вооружений. Однако в Париже поляков упокоили и предпочли использовать дипломатические средства с целью удержания ревизионистской политики Германии в мирном русле^{68}.

Теперь Гитлер имел в своем распоряжении ограниченный набор возможностей для смены курса во внешней и военной политике, поскольку и военная, и внешняя политика в его правительстве находились в ведении консерваторов. Командование рейхсвера, а также министр иностранных дел Германии барон Константин фон Нейрат и статс-секретарь Бернгард Вильгельм фон Бюлов не видели повода для смены курса. Возросшее политическое влияние СССР они рассматривали как шанс. На фоне продолжения сотрудничества предполагалось использовать это влияние в противовес Франции и для оказания давления на Польшу. На начальном этапе они хотели избежать внешнеполитических трений — во всяком случае, пока Германия не окрепнет в военном отношении — и сделать мишенью ревизионистской политики Польшу. А потому некоторая напряженность в отношениях с Варшавой была даже желательна — это позволяло периодически обращаться к «польскому вопросу» на международном уровне. Достижение взаимопонимания по этой причине не является «ни возможным, ни желательным»^{69}.

Нейрат и Бюлов дистанцировались от попытки предпоследнего рейхсканцлера Франца фон Папена летом 1932 г. создать антисоветский германо-франко-польский блок — идея, авторами которой выступили французские экономические круги^{70}. Нейрат не допускал мысли о признании западных границ Польши; предоставление гарантий неприкосновенности ее восточных границ в союзе с французами было для него столь же неприемлемым. Папен, теперь уже в качестве вице-канцлера в кабинете Гитлера, оказался политическим легковесом, сумевшим тем не менее привнести элемент гибкости в закостенелую ревизионистскую политику Германии.

Благодаря этому Гитлер сумел повлиять на придерживающиеся прямо противоположных точек зрения стороны. Он считал

необходимым снять блокаду Германии со стороны Франции и обеспечить новый расклад сил, который позволил бы ему добиться успехов в реализации политики ревизионизма, не связывая себя при этом особыми обязательствами. Следовало создать маневренное пространство для наращивания вооружений, причем таким образом, чтобы это не спровоцировало угрозу интервенции; затем надлежало как можно скорее перейти к достижению конечной цели: уничтожению России. Так, уже спустя несколько дней после прихода к власти Гитлер начал совершать очень подвижные, лишенные догматичности маневры во внешней политике, которые в течение года привели к полной смене курса в Восточной политике, к отходу от Советского Союза и повороту в сторону Польши. Этот поворот оказался сенсацией, значение которой часто недооценивается. При этом «таблица умножения Восточной политики Германии»^{71} была убрана в стол, и в распоряжении Гитлера оказалось шесть лет, которые могли быть потрачены на подготовку войны. В результате, пусть и с некоторой натяжкой, можно сказать, что пакт Гитлера — Пилсудского 1934 г. по своим последствиям оказался не менее значимым, чем пакт Гитлера — Сталина 1939 г.!

В 1933 г. командование рейхсвера и Министерство иностранных дел отнеслись к смене внешнеполитического курса отрицательно. Вначале военные, к своему удивлению, узнали от рейхсканцлера, что он намерен во что бы то ни стало прекратить секретное сотрудничество с Красной армией. И это когда по результатам последних визитов в СССР офицеры рейхсвера отмечали, что в развитии военной промышленности этой страны наблюдается большой прогресс, извлечь из которого выгоду могла бы и Германия^{72}. Начальник Управления вооружений сухопутных войск по завершении поездки констатировал 13 июня 1933 г.: «Принимая во внимание планы русских и ту энергию, с которой они воплощают их в действительность, сотрудничество с Красной армией и советской военной промышленностью безотлагательно необходимо не только из соображений организации обороны страны, но и с учетом причин военно-технического характера»^{73}. По результатам военного шпионажа в СССР пришли к выводу, что командование рейхсвера еще летом 1933 г. исходило из посылки о том, что Россия окажет Германии поддержку в случае войны с Польшей. Но «Ц-Мо» был окончательно ликвидирован в 1933 г. Единичные усилия по дальнейшему поддержанию контактов в военной области окончились неудачей. Лишь после подписания пакта Гитлера — Сталина в 1939 г. появилась возможность возобновления прежнего сотрудничества.

Начальник Управления сухопутных войск Хаммерштейн-Экворд не принял смену курса. Прощаясь 1 июля 1933 г. с офицерами Красной армии, которые принимали участие в программе обмена опытом, он пожелал обеим «дружественным армиям» придерживаться «устоявшейся линии нашего сотрудничества»^{74}. В конце того же года он был вынужден оставить занимаемую должность. Руководство рейхсвера смирилось с новой политической ориентацией, тем не менее у части ответственных лиц остались положительные воспоминания о прошлом. Чтобы привыкнуть к мысли о войне с СССР, требовалось время. Еще в ноябре 1934 г. министр рейхсвера Бломберг на приеме в советском посольстве в Берлине поднял бокал крымского шампанского и произнес следующий тост: «Мы никогда не забудем, что Советская армия сделала для Германии. Я пью за будущее великой и славной Советской армии, за основанное на доверии братство оружия, сегодня и в будущем»^{75}.

В Министерстве иностранных дел ощутимо присутствовало сопротивление новому курсу Гитлера. Однако рейхсканцлер был невысокого мнения о своих дипломатах. На заседании Совета министров 28 сентября 1933 г. он настаивал на том, что СССР и новый рейх существуют в условиях «острого антагонизма», который, обнаруживая себя в дипломатических формулировках, призван препятствовать восстановлению добрых взаимоотношений между двумя странами^{76}. Вместе с тем на открытии заседания нового рейхстага Гитлер во всеуслышание заявил, что правительство намерено поддерживать дружеские взаимовыгодные отношения с СССР и что борьба с немецкими коммунистами является внутренним вопросом, и, решая его, Германия не потерпит вмешательства извне. 5 мая 1933 г. рейхстаг повторно пролонгировал Берлинский договор с СССР. На деле же советско-германские отношения достигли к концу года колоссального спада, который удалось преодолеть лишь к лету 1939 г. Усилия дипломатов по поддержанию хотя бы экономических связей Гитлер игнорировал.