Враг стрелка Шарпа
Шрифт:
– Раздевайся, ну!
– Шарп!
Шарп ненавидел Хейксвелла, его жёлтую нездоровую кожу, грязные сосульки волос, рожу, простреливаемую судорогами. Ублюдок пытался убить его дочь, изнасиловать его жену. Ублюдок выпорол когда-то Шарпа так, что рёбра на спине голо светились сквозь лохмотья рваной плоти. Ублюдок убил Роберта Ноулза. Бог свидетель, как Шарпу хотелось прикончить ублюдка здесь и сейчас, но когда-то стрелок поклялся, что отдаст его в руки правосудия. Расстрельный взвод оборвёт жизнь человека, которого нельзя убить, и Шарп отпишет родителям
Хейксвелл посмотрел на Жозефину, на Шарпа и попятился от кончика палаша. Сержант Больше? лягнул его в загривок, бросив обратно к Шарпу. Обадия проблеял, умоляюще глядя на Фартингдейла:
– Сэр?
Палаш вновь пришёл в движение. Вверх, вниз, крест-накрест! Разрезанная рубаха окрасилась кровью.
– Раздевайся!
Брызнули пуговицы. Хейксвелл, скуля, ободрал с себя исподнее. Притворство облетело с него вместе с тряпками, и его злоба была так же неприкрыта и омерзительна, как и его нагота.
Шарп подцепил концом палаша обрывок рубахи, обтёр лезвие и вернул его в ножны.
– Лейтенант Прайс!
– Да, сэр.
– Связать рядового Хейксвелла и отвести в донжон.
– Есть, сэр.
Напряжение во дворе спало. Четыре стрелка, те самые, которых Обадия перед штурмом Бадахоса пытался навсегда лишить их зелёных курток, уволокли бывшего сержанта прочь.
Дюбретон подобрал поводья:
– Зря вы его не прикончили.
– То-то, что зря, сэр.
– С другой стороны, мы же не расстреляли Потофе. Хорошенько присматривайте за ним, пока он парится, готовя вам пиршество.
– Будьте уверены, глядим в оба, сэр.
– Надеюсь, надеюсь. У французских поваров, майор Шарп, есть свои секреты. Впрочем, у кого их нет?
Он лукаво подмигнул Шарпу, указал глазами на конюшню и, попрощавшись жестом с Фартингдейлом, повернул скакуна:
– Au revoir!
Французы умчались. Шарп, холодея, взглянул на конюшню. Шестеро зевак в артиллерийской форме сгрудились в дверях. Сил ругаться не было, и Шарп просто приказал сержанту переписать их имена. Дай Бог, чтобы предположения французского полковника не пошли дальше наличия у британцев нескольких пушек.
Подходил к концу полный событий день Рождества Христова в замке имени Его матери.
Глава 16
Голоса немцев, поющих рождественские хоралы, затихали по мере того, как британская кавалькада приближалась к деревне. Восемь офицеров и Жозефина.
Пламя факелов, освещавших единственную улочку Адрадоса, окружали белые шары тумана. Сэр Огастес, настроенный весьма игриво (возможно, из-за Жозефины, пленительной, как никогда), даже изволил пошутить с Шарпом:
– Вполне вероятно, французы сервируют вам лягушачьи лапки. Шарп.
– Только ради этого и еду, сэр.
Подмораживало. С севера небо покрывали тучи. Лишь на юге светилась узкая полоска звёзд. Погодка завтра будет не ахти. Хоть бы не снег. Перспектива тащиться по снегу через перевал с возами Джилиленда и дезертирами не вызывала у
Дюбретон ждал гостей у входа в таверну. Здание было великовато для деревенской харчевни. В мирное время здесь останавливались на ночлег торговцы, путешествующие через Сьерру, дабы избежать пошлин, собираемых на южной дороге. Война расстроила торговлю, но гостиница по-прежнему сулила уют и тепло. Над дверями висел триколор, озаряемый парой факелов. Безоружные рядовые приняли у англичан лошадей. Докуку представить Дюбретону их спутников Фартингдейл переложил на плечи Шарпа. Четыре капитана, считая Брукера и Кросса, лейтенант фузилёров и Гарри Прайс.
Дюбретон любезно препроводил Жозефину в комнату, где прихорашивались остальные дамы. Шарп слышал оживлённые восклицания, которыми они встретили вчерашнюю компаньонку по несчастью.
Большой зал освещало множество свечей. Столы были сдвинуты вместе и покрыты белой скатертью, на котором блестело серебро столь нелюбимых Хэгменом вилок. Целый батальон бутылок украшал буфет. В очаге жарко пылал огонь.
Шарп отдал шинель французу-вестовому, другой солдат внёс огромную парующую чашу. Дюбретон наполнил бокалы горячим пуншем. Десяток французских офицеров разглядывал врагов с любопытством, но без малейшей враждебности. Дюбретон выждал, пока денщик оделит пуншем всех присутствующих, и провозгласил:
– Желаю вам, джентльмены, счастливого Рождества!
С кухни доносились запахи, от которых голова шла кругом.
Фартингдейл поднял бокал:
– За достойных противников!
Он повторил тост по-французски.
Среди французов были пехотинцы, уланы, драгуны. Внимание Шарпа привлёк офицер, на тёмно-синей форме которого отсутствовали какие бы то ни было знаки различия. Изрытое оспой лицо, очки на цепочке. В глазах, маленьких и тёмных, как и сам их обладатель, не наблюдалось и тени дружелюбия его соотечественников.
После нескольких тостов офицеры противоборствующих армий перемешались, веселя друг друга попытками общаться на языке неприятеля, а Шарп, ненавидящий пустословие, устроился в углу и был удивлён, обнаружив рядом рябого француза в очках.
– Майор Шарп?
– Да.
– Ещё пунша?
– Нет, благодарю вас.
– Предпочитаете вино?
– Пожалуй.
Француз, чей английский был превосходен, щёлкнул пальцами, и Шарп подивился, с какой готовностью откликнулся вестовой. Солдат явно побаивался загадочного офицера. Когда рядовой удалился, тот небрежно бросил:
– Вас повысили в звании недавно?
– Простите, не расслышал вашего имени.
Улыбка появилась и пропала:
– Дюко. Майор Дюко, к вашим услугам.
– Что привело вас к такому выводу, майор?
Дюко улыбнулся, как если бы знание того, чего не знают прочие люди, доставляло ему неизъяснимое наслаждение:
– Летом вы были капитаном. Дайте-ка сообразить. Под Саламанкой? Точно. Вы тогда упокоили Леру. Жаль его, славный был малый. Под Бургосом? Нет, вы оправлялись от раны, нанесённой бедолагой Леру.