Враг стрелка Шарпа

Корнуэлл Бернард

Гарри Прайс азартно разъяснял француженкам тонкости крикета на чудовищной смеси французского и английского:

– Он подаёт шар, ла баль, уи? Он его фрапе ле батон! Комса? – изображая ножом подачу, лейтенант задел бокал и тот громко зазвенел.

Все повернулись к лейтенанту. Прайс блудливо улыбнулся. Французский майор пришёл ему на помощь:

– Тот самый парень? Он бросает и попадает?

– Нон! Нон! Нон! – лейтенант промочил горло, – Онзе омме, уи? Ун омме подаёт шар э ун омме фрапе. Диз ловят. Ун омме с утр стороны комме ле парень, который подавал. Компре?

Французский майор пересказал

«правила крикета от лейтенанта Прайса» товарищам, часто повторяя «ун омме» и «фрапе». Его повествование прерывалось взрывами смеха. Смех был непринуждённым, зал – тёплым, вино – приятным. Рождественский вечер с французами? Шарп сыто откинулся на спинку стула. Как обидно и неправильно, что эти люди, сегодня любезно передающие соль, весело поддевающие друг друга, возможно, уже завтра будут остервенело рвать друг другу глотки. Прайс предложил поучить французов крикету поутру, но интуиция Шарпа твердила: завтра им предстоят иные игры.

Ножка Жозефины, обвившаяся вокруг ноги Шарпа, затихла. Португалка, затаив дыхание, слушала рассказ драгуна о балу в Париже. Париж был её заветной мечтой. Сказочный город, где прекраснейшие дамы ступают по роскошным коврам, а сверкание хрустальных люстр соперничает с блеском золотой канители мундиров. Пользуясь тем, что Жозефина полностью захвачена речью француза, Шарп решил убрать свою ногу, но двигаться было лень. Кроме того, он всегда испытывал слабость к красивым женщинам. Шарп посмотрел на сэра Огастеса. Тому приходилось нелегко: Дюко громил его творение, громил аргументировано и обоснованно. Неожиданная осведомлённость майора то заставляла Фартингдейла бледнеть, то вгоняла в краску. Шарпу не было его жалко, наоборот, он вдруг понял, что, если вечером Жозефина даст ему шанс, он им воспользуется.

Солдаты убирали тарелки с объедками куропаток. Дюбретон осведомился:

– Вы раскраснелись, леди Фартингдейл. Прикажете открыть окно?

– Благодарю вас, полковник, нет.

Румяное личико, обрамлённое тёмными кудрями, притягивало к себе мужские взгляды. На этом обеде она царила всецело и безраздельно.

Хлопанье кухонных дверей знаменовало подачу главного блюда. Дюбретон снова хлопнул в ладоши:

– Леди Фартингдейл! Сэр Огастес! Дамы и господа! Простите нас великодушно. Сегодня не будет ни традиционного гуся, ни свиной головы, ни жареного лебедя. Увы и ах! Даже говядиной мы не в состоянии попотчевать дорогих гостей! Умоляю, не судите строго наше главное кушанье, как бы просто оно ни было. Майор Шарп, позаботитесь о леди Фартингдейл? Сэр Огастес, позвольте?

Главное блюдо состояло из трёх частей, разложенных на отдельных тарелках: мясо, отдельно бобы. Их дополняло то, что заставило Шарпа забыть о сытости и вновь наполнило рот слюной; то, что Шарп любил больше всего на свете: жареная картошка… Подрумяненная, хрустящая… Мгновенно сопоставив число гостей с числом тарелок и количеством лакомства на каждой, Шарп предложил Жозефине:

– Будете, миледи?

– Нет, майор.

Она прижималась к нему коленом. Что нашло на сэра Огастеса? Неужели он ослеп? Жозефина была так близко к Шарпу, что их локти соприкасались. Была пора, когда Шарп без колебаний убил бы за эту женщину. В те далёкие дни он ни за какие коврижки не поверил бы в то, что жгучая страсть за пару лет остынет до простого

влечения.

– Вы уверены?

– Да, конечно.

Более не чинясь, Шарп переместил клубни из тарелки португалки в свою, прикрыв излишек бобами.

Убедившись, что никто не обойдён порцией, Дюбретон наполнил свою посудину:

– Ваши английские сердца должны ликовать, ведь у вас на тарелках любимое блюдо герцога Веллингтона. Баранина!

Если это и была баранина, то она разительно отличалась от виденных Шарпом склизких малоаппетитных ломтей, с охотой поедаемых Пэром. Дюбретон просветил:

– Кладёте баранину на сковороду, даёте ей пустить жирок, добавляете чесночную колбасу и половину утки. В идеале полагалось бы гуся, но, увы! Затем тушите всю эту роскошь в бобах, к столу подаёте раздельно.

К тайному восторгу Шарпа картошка вышла на славу: под жёстким ломким панцирем исчезающее-рассыпчатая мякоть. Каждый кусочек буквально взрывался на зубах. Шарп запивал всё кларетом и понимал, почему Дюбретон советовал приберечь его для главного блюда. Вино, словно дирижёр, заставляло звучать каждую из составляющих блюда отдельно, и, вместе с тем, сводило их в один оркестр, играющий фантастическую симфонию вкуса. Будучи на седьмом небе от удовольствия, Шарп искренне улыбнулся двусмысленной остроте Гарри Прайса, изрёкшего, что бобы не дают затухнуть искре его самоуважения, ибо, поев бобов, он всякий раз дивится, какой крепкий дух таится в его тщедушном теле. Лёгкую неловкость разрядил Дюбретон вопросом о том, правда ли, что в Лондоне газом освещают улицы? Шарп подтвердил и, по просьбе мадам Дюбретон уточнил, что газовое освещение проведено на Пелл-Мелл-стрит. Англичанка печально вздохнула:

– Пелл-Мелл… Я не была там девять лет.

– Война закончится, мадам, побываете снова.

Волосы Жозефины щекотали Шарпу скулу.

– Возьмёте меня, майор… в Лондон?

– Когда вам будет угодно.

Дразня его, она не сразу шепнула:

– Мне угодно сегодня ночью.

Её бедро жарко притиснулось к нему.

– Что ты сказала, дорогая? – сэр Огастес навалился грудью на стол, не в силах сдерживать гнев.

Жозефина мило улыбнулась ему:

– Считаю картофель на тарелке майора Шарпа. Он очень прожорлив.

– Чем сильнее мужчина, тем больше он ест. – Дюко тоже не отрывал взгляда от Жозефины и Шарпа.

– Поэтому вы едите так мало, майор? – невинно прощебетала Жозефина и засмеялась.

Снедь на тарелке рябого французика была и вправду едва тронута.

Жозефина прижалась к Шарпу и стала громко считать, помогая себе вилкой:

– Одна, две, три, четыре, пять, от этой вы откусили, шесть…

Голос её упал до прерывистого шёпота:

– Он спит беспробудно. В три?

С улицы послышался окрик часового:

– Qui vive?

Вилку Жозефина держала в левой руке, правая скользнула под стол и стиснула промежность стрелка:

– Восемь, девять. Десять картофелин, майор. Да?

– Полчетвёртого. – прохрипел он.

Запах её волос кружил голову. Она выбрала кусочек на его тарелке, наколола на вилку и приказала:

– Откройте рот, майор! Вам надо быть сильным!

Он разомкнул губы. Вилка пошла вперёд. Окрик часового повторился. Входная дверь дрогнула и распахнулась, обрывая занавеску.