Враги друг друга не предают
Шрифт:
Совсем обессилив, откинулась на стену, холодящую затылок, пытаясь унять бешенное сердцебиение. До сознания медленно доходило, что только что чудом избежала мучительной смерти. Когда-то читала, что самая мучительная смерть — это гореть заживо.
Боги, я только что чудом ее избежала. Надеюсь, что Леон успел убежать и не пострадал. Как Фикса и малышка Дин.
Очень хотелось, чтобы волшебство, спасшее меня, прикрыло их. За несколько дней перехода все трое стали для меня близкими людьми, за которых тревожилось и болело сердце. Общие страдания, лишения и дорога сближают. С малышкой-непоседой Дин понятно, она прелесть, не привязаться к ней нельзя. А проводники Фикса и Леон… Я постаралась понять тех, кто живет по другим законам, к которым я не привыкла, а уж потом включать обиды. Они выросли в суровых условиях вечной зимы и постоянно грозящего голода. Это влияет на характеры, делая людей грубоватыми,
Я ищу оправдания хамству Леона чувствами к себе, как когда-то оправдывала алкоголизм матери горем по умершему отцу, но не закончится ли это для меня так же печально? Мать в итоге спилась, и теперь спит и видит, как выставит меня из дома. А Леон просто выкинет меня из жизни, когда надоем?
Придя к таким неутешительным выводам, вздохнула, шмыгнула носом. И утешилась тем, что в любом случае Леон ничего не успеет сделать, я планировала вернуться домой. А это случиться гораздо раньше, чем я ему разонравлюсь.
Чувствуя как холод от каменных стен и пола пробирается через слои одежды, решила двигаться дальше.
Скатившись вниз, жестко приземлилась на тропу, чувствуя, как возвращается вес и ощущение холода. Набрала две горсти снега и с жадностью сжевала и растерла по лицу, смывая копоть. Тело понемногу остывало, отдавая напитавшееся в подземелье тепло. Но в груди осталась пульсирующая жаркая точка у сердца.
Это же мой чудо-камешек! Он меня спас!
Расстегнув обугленную на отворотах и в многочисленных подпалинах дубленку, оттянула край свитера и увидела сияющий сквозь кружевную вязь алый камень, с пульсирующим лепестком огня внутри. Благодарно погладив его, будто он живой, похолодела, вновь вспомнив охотника. И тревога затопила разум, прогоняя мысли по второму кругу.
Жив ли он? Если погиб, то это моя вина. Действия камня вполне могло хватить на двоих. Хотела как лучше! Спасала дурака! Эх… Дин, Фикса…Они-то успели убежать от лавы? А если нет?! Леон сказал, что они в безопасности, спят на стоянке. Если бы мы не миловались у входа, а сразу же пошли к ним, то спаслись бы все вместе. На моей совести три загубленных жизни…
Долго всматривалась в плотную пелену облаков, раздумывая о судьбе моих попутчиков, безуспешно пытаясь разглядеть границы неба и земли. Еще вьюжило, но ветер, усмиряя порывы, обещал стихнуть еще до заката. Упрекая себя за опрометчивое поведение, которое двум охотникам и девочке могло стоить жизни, оглядела руки испачканные сажей. По счастью обошлось без ран и ожогов. Оттерла кое-как копоть снегом и поползла штурмовать сугроб, наметенный под скалистой стеной. Отфыркиваясь, с трудом вытаскивая увязавшие в снегу ноги, медленно ползла, пока не наткнулась на что-то твердое, издавшее приглушенный стон. Замерев от страха, прислушалась, опасаясь нового нападения местной жути. Ветер все так же завывал, обезумевшим псом кидаясь на каменные бастионы. И когда уже решила, что мне послышалось, снег возле моих ног зашевелился и немного просел. Я как можно быстрее заработала ладонью, разгребая рассыпчатую снежную крупу. Показалась обледенелая шерстяная варежка и меховой отворот белой шубы. Узкая ладошка с негнущимися посиневшими пальцами принадлежала девушке. Боясь не успеть, откопала плечи и осторожно очистила лицо с заиндевевшими ресницами и бровями и синюшными, бескровными губами, словно вырубленное из мрамора. Из-за светлых смерзшихся прядей выглядывали заостренные ушки. Передо мной лежала светлая эльфийка. Отложив удивление фактом нахождения дивной среди горстки оставшихся людей, я прикоснулась к ледяной коже за мочкой уха, проверяя пульс. Слабое, едва заметное биение возвестило, что девушка жива, но на грани. Вспомнив все, чему учили в школе на ОБЖ, начала спасение замерзшей с растирания со стоп и кистей, чтобы не оставить красотку без конечностей. Расстегнула шубку, подивилась на тонкую кольчугу, надетую на свитер и парочку мечей в дорогих ножнах, пристегнутых к поясу. Расстроилась, что не нашла и крошки хлеба. Освободив светлую от амуниции и одежды, осмотрела идеально сложенное тело и не найдя повреждений, продолжила реанимацию, хотя одной рукой было неудобно и медленно. Жизнь в тело возвращалась медленно и неохотно. Губы и ногти постепенно сменили синюшность на бледно-розовый и кожа заметно потеплела. Тело колотил озноб, зубы стучали так, что я боялась — раскрошатся. Стало ясно, что
А если камень одеть на нее, может она согреется и очнется. Мне-то при потрепанной одежке он помогает окончательно не замерзнуть, может и ей поможет? Я сдвинула протестующе застонавшую эльфийку и вынула камень, приятно согревший ладонь. В центре мой кинжал оставил небольшую сквозную прорезь, через которую я с горем пополам, действуя одной рукой и зубами, продела шнурок, срезав из завязок своей одежды, и надела ей на шею. Девушка со свистом выдохнула, расслабляя плечи, заворочалась, устраиваясь удобнее и затихла, засыпая. Согласная с ней, что сон — лучшее лекарство, закрыла глаза, решив отдохнуть и выспаться. Вспомнилась малышка, так же укладывающаяся ко мне под бочок в поисках защиты и тепла.
— Пусть они спасутся, — прошептала, засыпая. — Согласна отдать вторую руку за это…
Глава 30
Глава 30
Факелы, факелы, множество факелов, огни сливаются, вытягиваются в длинные световые кляксы. Что-то знакомое во всем этом, словно я снова вернулась в проклятый лабиринт к горящему озеру. Гул низкими, тяжелыми вибрациями, вгрызается в усталый мозг весенним, приставучим, голодным шмелем. Не отмахнуться. Мозг лихорадочно перелистывает память, примеривая подходящее: отдаленный грохот подземной реки на перекатах, вой зимней вьюги в трубах или возмущенный ропот десятка голосов под высокими каменными сводами древнего замка.
С усилием опускаю глаза, отрываясь от завораживающей игры огня под сводами, подпираемыми украшенными грубым каменным узором колоннами. Каменный зал, слишком большой для десятка утопленных в стены факелов, и его очертания теряются во тьме, оставляя ярко освещенным центр. На стенах развешано бывшее в боях оружие, потрепанные искусно вышитые стяги, пробитые гербы соперников вперемешку с помпезными портретами великих остроухих предков в роскошных одеждах.
Толпа богато одетых людей сгрудилась возле круглого массивного стола. Два десятка высоких светловолосых и остроухих мужчин вглядываются в ярко освещенный плавающими прямо в воздухе белыми шарами центр столешницы, спорят, машут руками и говорят все вместе, горячась и перебивая друг друга.
За плотно сомкнутыми спинами не виден предмет спора, и я отвлекаюсь, разглядывая старый потемневший щит, украшенный серебряной чеканкой оскалившегося дракона, крылья которого сшиты между собой лозой гибкой лианы, безжалостно пронзающей кожу. Нелетающий дракон — печальное зрелище. Местами некогда отполированная до зеркального блеска поверхность красуется благородными вмятинами и рубцами сабельных ударов. С другой стороны в плечо упирается весь в щербинах клинок двуручного тяжелого меча, по гарде которого вьется замысловатый узор из сплетенных рун и листьев вечнозеленого, ядовитого плюща. Похоже хозяин замковой залы поклонник ядовитой лианы-паразита.
Терпкий аромат бьет в нос, вызывает слюну. Сглатываю пересохшим горлом. Мимо тенью скользит молодой слуга с подносом, на котором рядком высятся откупоренные бутылки с вином. Шум усиливается, присутствующие поднимают кубки, подставляя под льющийся душистый напиток.
— Владыка, лорд Шанел прибыл по вашему приказу, — звучный голос молодого человека, выступившего из тьмы на освещенный пятачок, отражается от стен, повторяясь эхом, заставляя стихнуть шум.
Каштановые волосы, вспыхивающие золотыми искрами в свете магических фаеров, сплетены в сложные косы. Холодный, слегка надменный прищур синих глаз. Презрительный изгиб красивых губ. Широкий разворот сильных тренированных плеч. Густой синий луч вспыхивает на правой руке, небрежно лежащей на рукояти клинка в дорогих ножнах. Дорогое шитье на темном шелковом колете. В красивом молодом мужчине с трудом угадывается симпатичный подросток, покорившийся воле деда и запоровший до смерти любимую девушку на сеновале.
За спиной мужчины, маячат две высокие тени в длинных до полу плащах, скрывающих личины.
— Шан, ты во время, — один мужчин поднимает голову, косится в сторону безмолвных теней, и повелительно кивает. — Ты вовремя привел людей. Подойди.
Старый эльф с гордостью разглядывает наследника, в глазах вспыхивают нотки удовольствия.
— Я спешил из человечьих пределов. Три дня не вылезал из седла. Надеюсь, у тебя веская причина меня вызвать, — в холодном голосе ни единой теплой ноты при виде деда. — Не для того я покинул это место вечность тому, чтобы выслушивать местечковые жалобы.