Врата Мертвого Дома
Шрифт:
Дукер высмотрел разношёрстную группу солдат, которые сидели в стороне от дороги, почти у самого частокола. Они не обращали на беженцев внимания и, казалось, были полностью погружены в сматывание верёвок. Некоторые из них подняли глаза, когда историк подошёл ближе.
— Колтейн приказывает вам присоединиться к беженцам, — объявил Дукер. — Никаких возражений — снимайте шлемы и…
— А кто-то возражает? — пробормотал приземистый широкоплечий солдат.
— Что это вы задумали с верёвками? — спросил Дукер.
Сапёр поднял голову, глаза — узкие щёлки
— Мы тут свою рекогносцировку провели, старик. А теперь, если ты заткнёшься, мы начнём готовиться.
Со стороны леса трусцой подбежали трое солдат. Один из них держал за косы отрубленную голову, за которой тянулся кровавый след.
— Этот больше спать на посту не будет, — отметил сапёр и бросил свой трофей на землю, голова упала с глухим стуком и покатилась в сторону. Никто не обратил на это внимания, а трое сапёров не стали ни перед кем отчитываться.
Весь отряд закончил подготовку одновременно, мотки верёвки на плече, шлемы привязаны к поясам, арбалеты взведены и спрятаны под широкими плащами и телабами. Сапёры молча поднялись и направились к толпе беженцев.
Дукер задумался. Посмотрел на реку. Голова колонны беженцев уже выбралась к броду: воды было по пояс, ширина — не меньше сорока шагов, на дне — густой липкий ил. Над толпой бледно-жёлтым мерцающим маревом порхали бабочки. Дюжину виканцев отправили вперёд, чтобы вести колонну. За ними катились фургоны знати — только аристократы не собирались замочить ноги и оставались над давкой. Историк снова посмотрел вслед сапёрам, но они уже растворились в толпе. Откуда-то с дальнего конца торговой дороги послышалось отчаянное мычание скота — забой начался.
Пехотинцы на флангах готовили оружие к бою — Колтейн явно ожидал нападения с тыла.
И всё же историк колебался. Если он присоединится к беженцам и произойдёт самое худшее, начнётся паника не менее смертоносная, чем бойня, которой грозят войска Корболо Дома. Худов дух! Теперь всё зависит от этого ублюдка.
Кто-то взял его под руку. Дукер обернулся и увидел свою безымянную воительницу.
— Пошли, — сказала она. — В толпу — нам приказали помочь сапёрам.
— В чём? С беженцами пока ничего не случилось — и они уже почти до половины брода добрались…
— Ага, и видишь, как все головы повернули вниз по течению? Бунтовщики выстроили понтонный мост — нет, отсюда не видно, но там полно солдат с пиками…
— Пикинёры? Что они там делают?
— Наблюдают. Ждут. Пошли, любовничек, кошмар вот-вот начнётся.
Они встроились в колонну беженцев, вошли в поток людей, который стремительно нёсся к берегу реки. Внезапный рёв и звон оружия ознаменовали начало атаки на арьергард. Скорость потока ещё увеличилась. В тесной толпе Дукеру почти ничего не было видно ни сбоку, ни сзади, но крутой спуск позволял хорошо разглядеть саму реку Ватар, к которой они неслись со скоростью лавины. Весь брод заполонили беженцы. По краям людей сталкивали на глубину — Дукер видел голову и вытянутые руки, которые сносило течением всё ближе и
Вдруг над рекой пронёсся отчаянный крик беженцев и все головы повернулись вверх по течению, но сам историк ещё не видел, что именно привлекло их внимание.
Дюжина всадников выбралась на противоположный берег. Историк видел, как они лихорадочно натягивают луки, разворачиваясь к полосе деревьев на дальнем берегу. А затем виканцы начали валиться с коней, из тел торчали оперённые древки. Лошади заржали и тоже попадали на землю.
Повозки знати с треском и грохотом выкатились из воды — и остановились, когда тащившие их волы грузно осели под шквалом стрел.
Брод оказался перекрыт.
Беженцев охватила паника, прокатилась людской волной по склону к реке. Дукер заревел, но ничего не мог сделать, толпа несла его в укрытую жёлтыми крылышками воду. Историк краем глаза увидел то, что прежде заметили беженцы, — ещё один понтонный мост с пикинёрами и лучниками. С обоих берегов солдаты тянули его за верёвки, направляли всё ближе и ближе к броду.
Стрелы неслись сквозь тучи бабочек и впивались в полчище беженцев. Негде было спрятаться, некуда бежать.
Историк погрузился в кошмар. Со всех сторон под жуткий шёпот и треск гибли невооружённые люди. Толпа судорожно металась во все стороны, образовывала перепуганные, беспомощные водовороты. Дети падали, их затаптывали ногами в мутной воде.
На Дукера упала женщина. Он обхватил её руками, пытаясь удержать на ногах, затем увидел стрелу, которая пробила насквозь ребёнка у неё на руках и вошла в грудь матери. От ужаса Дукер закричал.
Рядом появилась воительница, сунула ему в руки верёвку.
— Хватай! — крикнула она. — Крепко держись — мы пройдём — не отпускай!
Дукер намотал верёвку вокруг запястий. Впереди бечева тянулась по усыпанному телами берегу и скрывалась из глаз. Он почувствовал, как верёвка натянулась, потащила его вперёд.
Град стрел не прекращался. Одна оцарапала историку щёку, другая отскочила от прикрытой кожаной курткой кольчуги на плече. Он уже горько пожалел, что не надел шлем, а привязал его к поясу — в давке он, конечно, оторвался и пошёл под воду.
Движение верёвки — ровное, неутомимое — протащило Дукера через толпу: по людям и под ними. Много раз его утягивало под воду, но потом историк выныривал, отплёвываясь и кашляя. Один раз, когда Дукер оказался наверху, он заметил где-то впереди вспышку чародейства, грохочущую волну, но затем его вновь утащило вниз, пришлось вывернуть плечо, чтобы проскользнуть между двумя вопящими беженцами.
Брод всё никак не кончался, от мешанины криков и жутких картин Дукер погрузился в бесчувственность, показался себе призраком, которого тянет через всю человеческую историю, бесконечную процессию боли, страдания и позорной смерти. Судьба бросала жребий — то ли небеснорождённые железные шипы, то ли забвение под водой. Спасения нет — вот ещё один урок истории. Смертность — гость, который никогда надолго не уходит…