Вред любви очевиден (сборник)
Шрифт:
– А теперь давай убирайся. Я ещё жить хочу. Давай, давай, не балуй. Я вызову такси – и мигом. У меня хозяйка строгая, не разрешает мужчин водить.
– Я не мужчина, – говорит Миша. – Я никто.
– Ты не мужчина? – смеётся Поля. – Тебя в энциклопедии можно рисовать, вот под словом «мужчина» – давать твой портрет. Ты безнадёжный мужчина.
Костя, Миша и Лена за столиком в кухне, закусывают и смеются.
– Костян, молоток! Уважаю! – говорит Миша. – Значит,
– Да, – разъясняет Костя, – Вячеслав Витальевич – это дежурный следователь – сказал, что вот если бы я не заявил, то прошёл бы как соучастник, а раз я заявил, что был нанят на работу, ничего не знал о преступных намерениях, выполнял отдельные поручения, – то я свидетель.
– Тоже ничего хорошего, – отметила Лена.
– Я и деньги хотел вернуть, но они сказали, что могут зафиксировать такой порыв в протоколе, но взять не могут, потому что никак не провести в отчётности. Вообще хорошие люди такие.
– Да, Костян, судя по всему, криминал – не твоя стихия.
– Что ты, Миша, что ты. Больше никогда. И тех всех уродов сдам, всё расскажу, что знаю. Я, правда, мало что знаю.
– Не боишься? – с интересом спросил Миша.
– Нет. Они думают, дурачка нашли ярославского, ха! – гордо отвечает Костя. – Нет, ни фига не боюсь. Я пока тут пил под столом, у меня весь страх потратился.
– Ты иди лучше с Ленкой в школу работать, – советует Миша. – Она с первого сентября пойдёт. Ну, давайте, понеслись…
– Ты что-то попивать у меня начал, – скривилась Лена. – Раньше этого не было. Вчера пьяный завалился, сегодня опять…
– Лена! – недовольно говорит Миша. – Воспитывать меня не будем, ага? И вообще – не раздражай меня! Что ты вечно всякую чушь мелешь, тошно слушать.
– Я что-то тебя постоянно раздражаю. С чего бы это?
– Да просто я тебя не любил никогда, вот и всё.
– Не надо, Миша, ерунду говорить, – спокойно, точно не расслышав, отвечает Лена.
Наступила осень.
Лена, в строгом костюмчике, ведёт Дашу в детский сад – ей нынче на работу. Лена поступила в школу и стала очень похожа на учительницу.
Миша и Мотя подъезжают к Мотиному дому и по дороге до подъезда успевают дружески побоксировать.
Ночью Миша сидит на кухне, пишет свою книгу.
Открылся сезон в «Свободной опере», Маша поёт по-прежнему – Кармен, Татьяну, Виолетту.
– Простите вы навеки… – поёт Маша, а в первом ряду с впечатляющим букетом торчит Костя Трофимов.
Маша на улице, в центре Москвы, встречает, видимо, давнюю подругу – молодую крупную брюнетку с ярким красивым лицом, чем-то похожую по женскому типу на саму Машу.
– Катька!
– Машка!
Обнялись.
– Ну, ты как? У Герцеля?
– Ага. И ещё тут в
– Да пару раз всего и показали. Я же неформат. Свои песенки пою – не попса, не шансон. Непонятно что. Я говорю: это хорошие русские песни. Они отвечают: такого формата нет.
Посмеялись.
– Я, может, в Берлин покажусь, в Дойче оперу… – говорит Маша.
– Ну, а как она, лишняя жизнь? Я вроде слышала стороной, ты из-за какого-то мудилы чуть ли не в больницу попала, что ли? Как-то смутно что-то такое…
– Да это, Катюш, не рассказать… – ответила Маша, посмеиваясь. – Весной, в мае, пристал один типчик. Из себя красивый, ничего не скажу – картинка.
– Русский?
– Русский. Он у Ирины Леонидовны внука воспитывает, вроде гувернёра, и книгу пишет по ночам. Для юношества.
– Умный?
– Ничего себе. Женатый. И дочка там пяти лет.
– Ясно, – вздыхает Катя.
– Да это пожалуйста, мы на это строго не смотрим. Мы всякое видали. Ну, повело меня на мужчину. Загремела я, точно в итальянской опере, ну, чисто Виолетта. Поехали в Крым.
– Так в её жизни была песня безумная роз? – уточняет Катя.
– Не спорю. Была. Гуляем по Севастополю, мур-мур, гур-гур. Ту т жёнка пробивается – чтоб этот «Мегафон» разнесло! – у них авария, тёща насовсем, они в больнице. Побежал мой козлик по дорожке, и только я его и видела. Всё. Ни слуху ни духу. Ни звука ни пука. И телефон поменял, чтоб я не дозвонилась!
– Здорово ломало? – сочувственно спросила Катя.
– В полный рост. Таблеток нажралась.
– Знаешь, это всё игра судьбы и несчастный случай. Спиши в убыток и забудь. Никто не виноват. Мне-то легче – я, как что случается, песенку сочиняю. Пока сочиняю – болит. А когда запою – уже ничего не болит, и я как из бани – откровенна, чиста!
– Нет, – задумчиво говорит Маша. – Вроде не болит. А вообще кто его знает. Она иногда такие метастазы даёт.
– Тоска-то любовная? Это да. Бывает, за всю жизнь не износишь. У меня про это песенки есть всякие. О, приходи ко мне на концерт, двадцать седьмого, придёшь? У меня люди плачут.
– У меня тоже плачут!
– Так мы же молодцы, правда, Маша?
– Правда, Катюша!
Миша сидит в приёмной небольшого издательства. Редактор – маленького роста, бородатый, забавный – смотрит на Мишу доброжелательно.
– А вам, Трофимов, сколько лет? – спрашивает он.
– Тридцать один.
– Ха-ха, – отчего-то говорит редактор. – Плюс товарный вид. Плюс кондиционный текст. Неслабо. Я вас напечатаю.
– Правда? – с довольно идиотским видом переспрашивает Миша.