Вредина, маг и обряд, пошедший не так!
Шрифт:
— Еще чего! Я совсем не волну… — начала я и осеклась.
Даже я чувствовала, как громко бьется жилка под его пальцем. Будто тяжелый бит из концертной колонки.
— Ага, вот так оно мечется, когда ты лжешь, — улыбчиво сказал Артур. А потом поднял мою руку и вдруг поцеловал в то самое заветное место, где пунктиром пели отголоски сердца.
У меня перехватило дыхание от этого жеста — такого нежного и одновременного властного, ведь колдун продолжал держать крепко, сжимать в стальном кольце аналитики.
— Вилка, а теперь скажи какую-нибудь правду, пожалуйста.
— Ты очень
— Не врешь… — удивился. И тотчас деловито: — Давай еще!
— Еще правду или еще комплимент? — лукаво сощурилась я.
— М-м. Можно совместить! Ни в чем себе не отказывай.
— Хорошо. Ты потрясающий. Ты умный. И добрый. И сильный. И я верю, что ты спасешь Гало, а потом найдешь себе волшебный мир по нраву и будешь там счастлив. Ты шикарный мужчина, Артур. Я видела много людей на Земле — нас там семь миллиардов, шутка ли, — но таких, как ты, еще не встречала. Я знаю, что ты заслуживаешь всего самого лучшего. Лучшей судьбы… и лучшего фамильяра. Впрочем, последнее с тобой уже сбылось, — я подмигнула, за шуткой постаравшись скрыть слишком восторженное начало своего монолога…
Палец Артура едва заметно дрогнул на моем запястье. Зрачки медленно расширились.
— Ты не против, если я просто поцелую тебя в ответ? — очень многообещающе шепнул он, и, не дожидаясь разрешения — ему все сказал пульс и дыбом вставшие на руке волоски — перегнулся через столик.
Глава 43. Нет у меня купальника
Собственно, да, я совсем не была против.
Твердые губы Эдинброга — виноград и корица — коснулись моих.
Он закрыл глаза, и я сделала то же самое, отзываясь и чувствуя, как душа моя бьется где-то в горле — будто подсматривает, неуемная. Артур обвел пальцем мое ухо, скулу, подбородок, спустился к шее и ключицам. Прохладный и озорливый ветер вторил касаниям Эдинброга, и этот контраст горячей кожи и холода ночи отзывался мурашками и нагнетал внутри меня терпкое, томное напряжение.
Не плохое, нет. Совсем наоборот.
Я тихонько выдохнула, когда Артур опустил руки ниже, уверенно сбросил лямку моего шелкового платья. В ответ я запустила пальцы ему в волосы. Хорошенько, от души их взъерошила! Ох, как я давно мечтала это сделать! Он было нахмурился такому своеволию, но потом лишь улыбнулся этой своей невозможной, безумной улыбкой юного бога и мстительно, но сладко ущипнул меня. Я зашипела и шутливо цапнула его за нижнюю губу.
Я понимала, что таю, таю безвозвратно, чувствовала, как дурею от его прикосновений и шепотов. Приятно так дурею. Поставьте на повтор, пожалуйста. Заклиньте кнопку.
Но вот только нам однозначно мешал столик между нами.
Пробормотав что-то неодобрительное на его счет, Эдинброг на мгновение отстранился, как-то хитро свернул пальцы — и стол пристыженно отъехал на пару метров вбок по скалистой земле, прозвенев бокалами. Хорошо хоть, уехал в противоположную от озера сторону — а то канул бы в темную воду с мириадами лунных бликов, и свидание превратилось бы в рыбалку…
— Вау, — сказала я в ответ на мебельный переезд.
Точнее:
— Ва… — на «у» мне вновь стало не до междометий.
Мы опустились на скалы
Улетел вдаль мой свитер, до того завязанный узлом на шее. Куда-то пропал пиджак Артура. Вальсирующая мимо ночная бабочка еле уклонилась, когда в нее строптивым метательным орудием запустили галстук.
Я мечтала о том, чтобы лиловый озерный пар окутал нас, спрятал, поместил в волшебную страну, где мы будем счастливы — сегодня и всегда. Не только один лишь Артур, как в сценарии моего комплимента. Мы вместе…
Эдинброг, кажется, подумал о том же самом, потому что вдруг, тяжело дыша, остановился, обхватил мое лицо двумя руками и шепнул:
— Вилка… Я не хочу отпускать тебя. Господи, больше всего на свете я не хочу отпускать тебя. Ты понимаешь это, моя шебутная землянка? — глаза у него были огромные, манящие и отчаянные.
Я не удержалась и поцеловала их в уголки, прежде чем хрипло — я не узнала свой голос — ответить:
— Я понимаю.
— Останься со мной.
— Я…
— Останься. Уедешь потом в любой момент — но не покидай Гало сразу после выпуска.
— Ни за что, Артур.
Его лицо на мгновение потемнело от боли, но потом вновь прояснилось, когда я, чертыхнувшись, уточнила:
— Ни за что не покину, в смысле. Потому что я тоже не хочу тебя отпускать. В идеале — вообще никогда не отпускать. Но это, наверное, слишком громкая фраза.
— Нет, — он усмехнулся. — Вот громкая фраза…
И, отстранившись, приложив руки рупором ко рту, он вдруг заорал на все ночные горы нечто очень красивое — и, да, ОГЛУШАЮЩЕЕ, — на магическом языке. Эхо попрыгало вдаль по острым пикам — как мячик, пружинистый и энергичный. Несколько птичьих стай взметнулись черными зигзагами под свет созвездий и я, ткнув Артура в бок, пожурила его за неурочным беспредел.
— Что ты сказал? И почему на чужом языке?
— Потому что на нашем это было бы гораздо длиннее… Я сказал, что я счастлив, и что сердце мое поет оттого, что рядом со мной сидит самая лучшая во вселенной девушка, и она отвечает взаимностью на мои чувства к ней, которые раскрываются, как цветок, день от ото дня, и что я буду холить и лелеять этот цветок, и убью любого, кто посмеет его сорвать.
— Оу. Вот финал внезапный, — рассмеялась я, совсем растекшаяся было в середине «фразы».
— Язык народа травников-социопатов, что поделать. Из песни слов не выкинешь, — обескураживающе улыбнулся Эдинброг и вновь потянулся ко мне.
Мы целовались, целовались, целовались… И в какой-то момент чуть не укатились в ночное озеро, таинственно поблескивающее рядом.
— Ты когда-нибудь плавала в горных источниках? — тотчас спросил Артур, крепко державший меня за талию.
— Нет.
— Сейчас искупаешься.
— Это похоже на угрозу!
— Все самое прекрасное в жизни похоже на угрозу — угрозу бытовухе, скуке и повседневности, — пожал плечами Ван Хофф Эдинброг. Губы у него припухли, на голове было черте что, а расстёгнутая рубашка съехала на одно плечо.