Вредитель
Шрифт:
Какая жалость!
Вы – человек, который прозрел самую суть этого мира, и я восхищаюсь этим.
Мрачность предопределения, жестокость окружающих к слабым. Человеческое безумие и красота жертвенного порыва. Суровое испытание судьбой одинокого человека, вынужденного противостоять нерушимой стене догматизма и нравственной апатии нашего общества! Мои попытки понять своим умом то, что было изображено на этих картинах – не увенчались успехом. Оставалось лишь гадать, где вы сейчас находитесь и что успели написать за два года затворничества…
Наконец
Наверняка Вам знакомо наименование «частный музей Гилберта-Честертона». Я купил это заведение ровно два дня назад, с намерением полностью поменять его концепцию. И знаете что? Проводя ревизию экспонатов и живописи, к своему крайнему разочарованию, я не обнаружил ваших работ там! У меня в голове не укладывается, как такой человек, как вы, может обделить своим вниманием единственное достойное ваших работ место в данном городе?
Я приглашаю вас на торжественное открытие обновлённого «Гилберта-Честертона»!
Отныне музей станет благотворительным учреждением. Покорно прошу вас откликнуться на моё приглашение и взять с собой столько ваших работ, сколько вы сможете. Я хочу понять сюжеты ваших картин, вникнуть в стиль волнующих меня произведений, что написаны вашей рукой.
Уповаю на то, что вы простите меня за небольшое вмешательство в вашу личную жизнь: я не имею права докучать вам, отвлекать вас от работы, потому пошлю моего гонца к вашей жене, с нижайшей просьбой передать вам это письмо.
Буду ждать вас через три дня. Искренне ваш, Гай Кастелло-младший.
P.S. Приводите с собой жену. Будет весело!»
Питер несколько раз перечитал письмо. Он не мог поверить своим глазам – ему пишет какой-то богатей и просит снова посетить музей Гилберта-Честертона.
Это…
«Это просто чей-то глупый розыгрыш… – мысленно решил Питер. – Такого просто не может быть…»
Ему столько лет подряд доказывали, что его творчество недостойно показов публике, что его картины – лишь отпечаток больного ума владельца. Он выслушивал столько критики и тут… Заявляется какой-то «Гай-младший», который пишет, что его заинтересовали сюжеты ранних картин Питера. Честное слово, это действительно походило на неумелый розыгрыш!
Художник отдал письмо Кэндис и стал ждать, пока она его прочитает. Он чувствовал, что это момент, когда все их разногласия в прошлом должны отойти на второй план. Больше ему не к кому было обратиться за советом.
– Ну, что скажешь? – встревоженно обратился к ней Пит. – Розыгрыш, да?
– Дорогой, мистер Кастелло – один из самых богатых инвесторов в штате Канзас. Ты понимаешь, что он написал тебе?! Личное письмо Питеру Уильямсу! – она захлопала в ладоши, но посмотрев на Питера опустила руки и нахмурилась. – Почему ты не радуешься?
– Что-то не особо верится мне в такое совпадение… – ответил Питер. – Такое мог написать кто угодно… Как мне понять, что это не какой-нибудь выживший из ума сосед-пенсионер подбросил нам эту бумажку?!
?Закусив губу, Кэндис задумчиво посмотрела на Питера и решительно направилась за своей сумочкой в прихожую. Оттуда она достала маленький блокнот с розовым сердечком.
–
«Здание «частный музей Г.Ч.» передано в собственность мистера Г.К-мл., главный – Дэвидсон. Два дня на оформление всех документов. Отвечаете головой!!!» – прочитав загадочную «шифровку» Уильямс, вопросительно посмотрел на Кэндис. Она закатила глаза и медленно произнесла:
– Гэ, Кэ, Эм и Эл – ничего тебе не говорят эти буквы?
Пит задумчиво повертел записку в руке. Получается, этот человек действительно купил частную выставку-музей, с которой его выгнали больше месяца назад? Жуткое совпадение… Да и совпадение ли? Он поделился своими соображениями с Кэндис:
– Выходит так, что он купил музей, который я недавно посещал. Тебе не кажется это странным?
– В этом нет ничего странного, Питер, – Кэндис развела руками. – Судя по тем документам, которые он нам предоставил, он скупает много недвижимости по всей Америке. Он же бизнесмен, всё-таки, с главным офисом в Нью-Йорке…
Первый раз за долгое время они поужинали вместе и провели ночь в спальне вдвоём.
Всю пятницу Питер провёл в мастерской.
Он снимал мешковину с картин, которые перевёз из Нью-Йорка, сдувал пыль с написанного в Канзасе. Выставив на полу кладовки все картины в ряд, мужчина долго решал, какие из них взять с собой. Конечно, Кастелло прямым текстом написал, что хочет видеть большую часть, но всё-таки Питеру принадлежало право выбора – пока их ещё никто не купил. Впрочем, где-то на глубине подсознания Уильямс ещё не верил в то, что через два дня ему предстоит явить свои работы общественности.
С одной стороны, это пугало художника – никто и никогда прежде не просил его о том, чтобы он сам принёс свои полотна, и весь его предыдущий опыт пребывания на подобных мероприятиях носил исключительно негативный оттенок, а с другой – он был попросту рад. Если это действительно правда, если мистер Кастелло купит хотя бы одну из его картин и выставит в художественной галерее, это будет крупнейший успех для Уильямса за последние несколько лет безрезультатной борьбы. Он всегда чувствовал, что место под солнцем в этом мире уже было занято другими: более хитрыми, более богатыми, теми, кому повезло родиться в обеспеченных семьях…
Возможно, именно такой ответ стоило дать мистеру Кастелло на вопрос о содержании его картин – большая часть из них именно про это. Про борьбу за своё место среди детерминированных обстоятельств и безразличия.
В субботу вечером у дома Уильямсов остановился чёрный блестящий фургон немецкой фирмы. Раздался звонок в дверь. Питер был в своей мастерской, а Кэндис готовила ужин на кухне – она отодвинула шторку и увидела высокого мужчину в строгом костюме, который производил не совсем приятное впечатление. Ладони сжаты в кулак, на толстую переносицу надеты солнцезащитные очки, сквозь которые можно было увидеть страшного вида шрам, проходящий наискосок через бровь до самого рта. Было в том, как этот мужчина держится что-то зловещее – будто сначала он стучался к вам, а потом происходило нечто из разряда того, что показывают в криминальной хронике вечернего выпуска новостей…