Вредители
Шрифт:
– Подходит.
– Я...
– Подходит. Сядь.
Старый каллиграф не глядя взял кисточку и направил её в сторону класса – ни на кого конкретно и на всех сразу.
– Слушайте сюда, рылиндроны!- заговорил он всё тем же голосом, спокойным и высокомерным,- Ваше мастерство настолько ничтожно, что вы готовы сами уничтожать свои работы. Ведь они отвратительны вам самим! Вы готовы их терпеть, только пока их кто-нибудь хвалит. Такое отношение несовместимо с искусством каллиграфии. Есть разные школы, манеры, традиции. Но любой каллиграф к какой-нибудь, но принадлежит.
Задвигались стулья. Отвергнутая шестёрка покидала комнату - и было видно, что с облегчением.
Тем временем Наставник подошёл к Кимитакэ и навис над ним, словно грозовая туча.
– А теперь покажи, как ты пишешь.
– А что написать вам?
– Что угодно. Можешь начало “Ирохи”. Можешь кружок.
Кими, как положено, капнул в миску одну-единственную каплю воды и принялся растирать брусок. Прежде, когда жидких чернил не было, брусок на одно письмо растирали час – поэтому письма старались писать так, чтобы по получению их можно было повесить на стену...
Закончив с чернилами, Кими обмакнул кисть и вывел:
Мудрецы не могут сами вызывать удачное время. Но, когда выпадает случай, не упускают его.
(Такое висело в кабинете у отца. Отец думал, что это из Конфуция. Кимитакэ не пытался его в этом переубедить.)
– Терпимо,- произнёс Каллиграф прямо над ухом – он незаметно переместился за спину ученика,- Продать ещё нельзя, любоваться уже можно. Но кисть ты держишь вверх тормашками. Это же не карандаш и не палочки для еды.
Он взял у Кими кисть, вложил в руку правильной стороной и бережно сомкнул пальцы.
***
И вот он пропал. Неизвестно куда, и бесследно.
Была ли в этом замешана женщина? Или коммунисты?
Этого нам, боюсь, никогда не расскажут.
Такие вещи можно выяснить только самостоятельно.
11. В роли Эдобэя
Когда Кимитакэ вернулся вечером домой, его встретила музыка. Он снимал ботинки и прикидывал, как долго осталось до ужина - а музыка звучала, приглушённая, но явная и полузнакомая.
Очевидно, что источник музыки был в доме. Но он не мог понять, откуда она взялась. Родители и в мирное время музыкой не увлекались, младший братик во всём их слушался, да и сам Кимитакэ разбирался в ней слишком слабо, чтобы получать удовольствие.
Но всё-таки он сделал паузу и сделал усилие, чтобы сообразить, откуда доносится музыка. И даже угадать, кто мог такое устроить.
Кимитакэ отодвинул дверь и подозрение его подтвердилось. В пустой дедушкиной комнате прямо на столе взгромоздился древний патефон с кованым медным раструбом. На патефоне степенно вращалась пластинка, и звучала музыка - исполненная на вроде бы знакомых европейских инструментах, но всё равно странная, ломаная,
А рядом сидел Юкио - во всё той же чёрной школьной форме - и с любопытством смотрел на вошедшего.
– А что это играет?- осведомился Кимитакэ.
– Не знаю. Я взял пластинку, которая лежала сверху самой первой.
Кимитакэ тоже сел к патефону, поднял конверт. От того, что он увидел, у него похолодели руки.
Это было то самое “Снизойди на эти жёлтые пески” Адриана Леверкюна, которую он обсуждал с маэстро Леви. В исполнении Симфонического Оркестра Осаки, если это имело какое-то значение.
Кимитакэ понятия не имел, что у него есть такая пластинка. Он не мог её увидеть даже случайно - иначе бы вспомнил, когда Леви о ней заговорил.
Всё это накупил дедушка Садатаро на пике влияния и славы и просто поставил в углу. Пластинки он купил, скорее всего, из сообрежений, чтобы хорошо смотрелись на полке.
Дедушка тоже не разбирался в музыке и вообще видел в актёрах и музыкантах опасных соперников - потому что они тоже умели тянуть за струны души и морочить голову. Но патефон в те времена уже был важной частью интерьера, во всех журналах их рисовали.
А те, кто пытался изъять имущество уже после краха, просто не стали мучаться с этой махиной. Вот и стояла она в углу, значительная, и безмолвная, пока не пришёл Юкио и не оживил.
– Похоже, ты совсем собрался ко мне переселиться,- заметил Кимитакэ, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
– Если твои родители не против - я могу.
– Это очень их удивит. И я думаю, они не согласятся. Они не против, только чтобы ты иногда гостил.
– Ты же сам видел - я вежливый и чистоплотный.
– А ещё связан с тайными обществами,- заметил Кимитакэ,- Я думал, такого ученика и в школе не очень терпеть будут.
– А может быть, я исследователь,- заметил Юкио и сверкнул глазами,- Или коллекционер.
– И в музыке тоже разбираешься?
– Почему ты так решил?
– Ты слушаешь современных европейских композиторов.
– Я ничего не знаю о современных европейских композиторах.
– Зачем тогда поставил пластинку?
– Чтобы никто не мог послушать, о чём мы сейчас говорим. Я взял первую попавшуюся. Кажется, это какая-то симфония. Значит, достаточно громко. Народные песни для такого не годятся.
Кимитакэ так и хмыкнул.
Юкио сидел рядом и был совсем небольшим, на голову ниже долговязого Кимитакэ. За счёт этого он выглядел даже младше, лет на четырнадцать. И всё равно он казался недоступным и непобедимым.
– А о чём ты хотел со мной поговорить?- спросил Кимитакэ.
– Давай сначала ты у меня спросишь обо всём, что тебя волнует.
– Хорошо…- Кимитакэ задумался, а потом вдруг выпалил:- Что ты скажешь про “Общество Зелёного Дракона”?
Про это общество он сам только что прочитал в той самой книжке, пока ехал домой на трамвае. Окава Сюмэй утверждал, что они очень влиятельны даже в современной Германии и могут даже устраивать экспедиции в Тибет. Причём за государственный счёт.