Вредители
Шрифт:
Внутренная планировка слегка беспорядочна. Тем больше впечатляет одинаковая для всех комнат мягкая патина полированных деревянных полов и благородно потускневшая обстановка. Сводчатые потолки из кедра, богато украшенные перегородки, решетчатые двери и татами в старинном стиле. Кимитакэ невольно заметил, что некоторые из способов плетения татами он видит первый раз в жизни. А ещё повсюду пахло сандаловым деревом.
Кимитакэ заметил, что живот как-то опустел и вообще он предпочёл бы отядзукэ - варёный рис с соленьями и водорослями, залитый зелёным чаем. Иногда ещё кладут васаби, чтобы бульон был позабористей. Но в семье Накамото такого
Ворота были не заперты. Служанка открыла едва не в тот же момент, когда Кимитакэ постучал и тут же исчезла с его дороги.
Пока Кимитакэ снимал обувь, показался и хозяин дома - банкир Ятаро Накамото. Дорогое домашнее кимоно, зачёсанные по-европейски, на левый пробор волосы и мордатое крестьянского лицо с густыми и длинными усами. Он казался не столько отцом семейства, сколько главным слугой и служителем семейного капитала. Дочь как-то призналась, что семья происходила из самураев - но прадед продал свой титул, когда собирал первоначальный капитал.
Одним словом, Ятаро Накамото был человек представительный. Однако Кимитакэ не стал бы доверять ему свои деньги.
При виде школьника хозяин изобразил улыбку и принял коробку. Поставил её на столик, вытащил из-за пояса медную трубку и прислушался к содержимому. Выражение радости на лице сделалось искренним. Взял коробку двумя руками и понёс в глубь дома.
– Ну что?- вдруг опять зазвучало из коробки,- Донёс? Принёс? Сделал, что говорили? Не рискнул? Не осмелился? Трус! Ты просто не мужчина! Где твоё достоинство? Знаешь, что произошло? Счастье ты своё потерял! Шанс упустил распоследний!
Та самая служанка отодвинула перед хозяином боковую дверь. Банкир обернулся на пороге и сказал:
– Соноко уже дожидается тебя в гостиной. Вход через левую дверь.
***
Когда Кимитакэ вступил в гостиную, ему сделалось не по себе. Сначала он подумал, что это из-за девушки. И только потом заметил, что в комнате просто неожиданно темно - потому что окна заклеены теперь газетами, для светомаскировки, и почти весь свет идёт от лампы, что горит на другой стороне стола.
Возле лампы сидела Соноко и возилась с чайником. Судя по запаху, дочь банкира заваривала зелёный.
При таком освещении он видел её в первый раз.
Сейчас уже сложно было сказать, как именно они познакомились. Соноко училась вместе с сестрой - получается, сестра узнала её первой. Потом отец узнал об их дружбе и заявил, что дружить семьями будет выгоднее. Видимо, по этой дружбе ему и поручили коробочку - очень особенную коробочку, какую нельзя доверить слуге.
А сам Кимитакэ познакомился с ней позже, когда сестра уже заболела. И вот сестры уже нет, Соноко выкарабкалась - и сейчас сидит перед ним. Коротко остриженная голова мучительно напоминает о тифе, а чёрном домашнее кимоно едва не лопается на крупном, широкоплечем, полном и грудастом теле, какое подошло бы скорее могучему лесорубу с Хоккайдо, чем столичной девушке. Черты её лица были вполне приятны, а кожа гладкой, как спелое яблоко из провинции Аомори, да и улыбалась Соноко так, что могла бы растопить айсберг - и всё равно это здоровенное шестнадцатилетнем тело напоминает не о невинной юности,
Для отца, особенно если он был в Осаке, казалось очевидным, что их дружба закончится взаимовыгодным браком. Но сейчас, наедине с девушкой, Кимитакэ понимал - дело тут сложное, и неясное, и нескоро оно прояснится.
***
– Я очень рада, что ты зашёл,- сказала Соноко и подала ароматную чашку,- Успеваешь порисовать?
– Совсем немного. Чем больше пишу, тем больше стесняюсь написанного. И в последние дни со мной случилось, так сказать, немало странного. Столько всего делал в жизни, что было не до искусства.
– Ты не представляешь, какое редкое у тебя увлечение,- сказала Соноко,- У большинства парней даже в элитной школе, вроде твоей, увлечений нет вообще или это какая-то мужская дурь вроде кэндо или мотоциклов. А что до каллиграфии - хотя уроки есть, но многие уверены, что каллиграфов больше не осталось, они вымерли вместе с бродячими монахами-заклинателями духов. Моя одноклассница на днях спросила меня, кто тот парень, с которым меня видели возле твоей школы. Я ей сказала, что ты молодой писатель. Надеюсь, ты не против. Понятное внушает больше уважения.
– Может оказаться, что уважения будет и меньше,- заметил Кимитакэ,- В нашей стране писателей презирают. Люди вроде моего отца готовы смирится с каллиграфией - потому что её требуют от тех бумаг, которые они пишут. Но они при этом это гордятся, что в нашем роду нет ни художников, ни писателей.
– Это только мнение. У нас немало и тех, кто думает иначе. Разве просто так писателей называют на “сэнсэй”, как врачей или учителей.
– Да, но мне-то приходится жить под пологом мнения родителей. В трамвае просто отдыхаешь душой, а в школе я готов ночевать.
– А как ты думаешь, откуда в нас такое презрение к литературе? Многие писатели где-то служат. И в отличии от художников, им не нужна отдельная мастерская, провонялась скипидаром.
– Я думаю, чиновники опасаются конкурентов. Они догадываются где-то на донышке сердца, что управлять народом ничуть не сложнее, чем развлекать читателя. Конечно, результат обычно непредсказуемый - но он и в искусстве не особенно предсказуем. На высших ступенях мастерства сам автор не может понять, хорошо получилось или дурно. Пусть историки решают, оценивают и переоценивают - потому что ни управлять народом, ни даже развлекать читателя они всё равно не способны. Даже если книгу историка читать интересно - обычно это заслуга главного героя, который был настолько великолепен, что за ним остаётся только записывать. А они ведь никогда не станут такими героями. Так и будут изучать бумаги, поступившие снизу и составлять бумаги, которые идут наверх.
– Разве не к такой готовят в школах вроде твоей и моей?
– Я думаю, кто-то может выбрать и военную службу, а может и в политику пойдёт. Будет избираться в какие-нибудь советы и парламенты.
– А думаешь, военная служба чем-то отличается от того, что делают чиновники?
– Конечно. Ведь чиновники служат стране, а армия - императору. Чиновник рискует благополучием, а офицер - жизнью.
– Ты же понимаешь, что это пропаганда?- заметила Соноко.- Что вас просто заманивают на флот и в армию? Привлекают престижем и красивой униформой - потому что по деньгам ничего особенно предложить.