Времена года

Тири Арпад

События последних дней наглядно показали, что строительные роты, состоящие из евреев, соблюдают порядок, пока находятся под строгим контролем, без которого они превращаются в животный сброд. Приказываю всеми имеющимися средствами навести в этих ротах надлежащий порядок!..

Вполне возможно, что в войсках будут некоторые затруднения с продовольствием. В первую очередь оно будет выдаваться тем, кто находится на передовой. Солдаты, бросившие свои позиции и собирающиеся где-нибудь в тыловых районах, могут радоваться, если им будет выдан такой паек, чтобы они не умерли с голода!

Нас

сменяют германские части, которые должны быть обеспечены всем необходимым. Мы не можем на это рассчитывать до тех пор, пока не наведем у себя порядок и не переформируем свои войска, чтобы они снова могли стать боеспособными.

Генерал-полковник Густав Яни.

Январь 1943 г.».

Прочитав приказ, старший лейтенант и начальник госпиталя прошли дальше, чтобы зачитать его и в других помещениях.

Спустя неделю, почти перед самым обедом, в подвале, где лежал Матэ, вдруг появился его ротный. На нем была шуба, лицо заросло густой щетиной. Сощурившись, он смотрел в дальний угол, словно знал, что именно там и лежит его Матэ.

Матэ с трудом открыл глаза и что-то хотел сказать капитану, но только махнул рукой.

Капитан подошел к Матэ, не наклоняясь, пожал ему здоровую руку и тут же отпустил ее. Матэ смотрел на капитана, который в шубе казался очень толстым, и думал: «Это он, я не ошибаюсь».

— Вы меня разыскивали?

— Искал, Матэ, искал, — кивнул капитан.

— А я вас недолго искал.

— Врачи сказали мне, что вас ранило.

— Да, в руку.

— Ну, Матэ, считайте, что вашим страданиям пришел конец. Домой поедем, — сказал капитан.

— Трудно сейчас добраться до дому.

— Никаких трудностей. Через неделю будем там.

— Я не смогу поехать, господин капитан. У меня гангрена, — устало улыбнулся Матэ.

— Именно поэтому и поедете! — капитан немного наклонился к нему. — В одном госпитальном эшелоне поедем. Он уже трое суток стоит на путях. Завтра и поедем.

— У меня еще документы не готовы. В пути я растерял их.

— Достанем тебе документы. Главное, что я тебя нашел и что ты жив.

Матэ захотелось, чтобы капитан присел на край его кровати, чтобы они поговорили, вспомнили о французском шампанском, которое им обещал начпрод перед рождеством, но капитан явно спешил.

— Я вернусь через час, — сказал он и ушел.

Через час он действительно вернулся. С ним пришел незнакомый унтер-офицер. Матэ перенесли на первый этаж, и врач-лейтенант сделал ему перевязку.

— Унтер-офицер будет сопровождать вас до эшелона, — сказал капитан. — Там вы дождетесь меня, а я пока выправлю ваши документы...

Госпитальный эшелон, на котором должны были ехать Матэ и капитан, стоял на втором пути. Остальные пути были сильно повреждены бомбардировкой.

Унтер-офицер посадил Матэ в один из головных вагонов, пробормотав невнятно, что ему приказано вернуться обратно. Матэ хотел попросить, чтобы тот дождался капитана, который принесет его документы, но потом раздумал, решив: «Пусть идет, хорошо еще, что до поезда меня проводил».

Прошел час. На Матэ нахлынули

воспоминания. Он вспомнил отца, мать, сестренок, родной шахтерский поселок, пыхтящие паровозы, за которыми бегали они детишками. Потом вспомнил мельницу, где он родился и куда родители раз в году, в день «тела господня», привозили его на два-три дня.

Капитан появился, когда начало уже смеркаться. Он принес с собой документы и бутылку сливовой палинки.

— К завтрашней ночи я достану вам приличное место, — сказал капитан, подавая Матэ несколько шинелей, чтобы укрыться, так как в поезде не топили.

Накрывшись шинелями, Матэ забился в угол купе. Он никак не мог согреться, хотя и выпил палинки.

Им хотелось поговорить, но оба молчали, словно что-то мешало беседе. Лицо у Матэ посерело, он, казалось, сразу постарел на несколько лет.

«Откровенно говоря, — подумал Матэ, — я не очень-то и сожалел, когда потерял капитана».

— Когда вернетесь домой, снова пойдете работать на шахту? — спросил капитан после долгого молчания.

— Как только рука заживет.

— Завидую я вам, Матэ.

— Почему, господин капитан?

— Потому, что руки у людей заживают, а вот душа... — произнес капитан. По его глазам было видно, что он опьянел. Капитан снял пропахшую нафталином шубу, стащил сапоги на меху.

Ему вспомнилось паническое отступление, когда люди проваливались по пояс в глубокий снег, не чувствуя от холода ни рук, ни ног. Кадровые офицеры бежали первыми, сжигая на своем пути все склады с продовольствием и обмундированием.

Вспомнил он и солдат из второй роты десятого батальона, которые лежали в своих окопах, коченея от холода. И вдруг приказ: разостлать на снегу все шинели и одеяла вдоль окопов, чтобы немецкая авиация, которая вот-вот полетит бомбить русских, не ошиблась и не сбросила бомбы на венгерские позиции. Многие солдаты сняли тогда свои шинели и разостлали их на бруствере окопа, а сами получили серьезные обморожения. Но немецкие бомбардировщики так и не прилетели.

Вспомнил капитан и населенный пункт Каменку с огромной мельницей, забитой теплыми вещами: шапками, бекешами, рукавицами. Перед входом на мельницу собралась небольшая группа солдат, которые хотели заменить свое старье на новое. Но появившийся неизвестно откуда пьяный майор начал на них орать:

— Я не разрешаю ничего менять! Убирайтесь отсюда вон!

Спустя полчаса майор собственноручно поджег мельницу, вместе с которой сгорели и бекеши и рукавицы.

Капитан вздрогнул, услышав в коридоре громкие голоса. Кого-то снимали с поезда.

— Самое позднее — через два дня здесь будут русские, — тихо сказал капитан.

— Эти русские какие-то одержимые, — заметил Матэ. — Ничего-то они не боятся!

— Я их видел. Видел их пленных, которых мы заставляли хоронить наших погибших солдат. С меня и этого хватит. Посмотрел на выражение их лиц и все понял. Вид у них был такой, словно они уже сейчас выиграли эту войну и являются победителями.

— Выражение лица еще ничего не значит, — заметил Матэ.

— Лицо — это всегда зеркало души, — возразил капитан.