Времена и люди

Апостолов Кирилл

— Красота-то какая! — воскликнул бай Тишо. — Вот где жизнь, а не там в четырех стенах. Большую глупость сотворил, когда согласился в больницу лечь. Сами подумайте, что толку?

Он явно воспрянул духом, повеселел. Все бы хорошо, если бы не болезненная складка, застывшая в углу его сухих, бескровных губ. Она беспокоила Филиппа, он все время был настороже и без конца напоминал Ангелу, что ехать нужно поосторожней. Конечно же, нельзя было сказать об этом прямо, и он выискивал поводы: то обругает дорожников — не следят за покрытием, все в ямах, машину трясет,

то упрекнет Ангела, что за знаками не следит: был знак снизить скорость, а он несется, не думая ни о машине, ни о них.

Они не проехали еще и половины пути, когда шоссе врезалось в полосу озимой пшеницы. С обеих сторон сплошь изумрудная зелень, и только серая глазурь асфальта натянутой лентой разрезает ее.

— Глядите! — Бай Тишо вытянул руку вперед.

Стая сизарей, взмыв слева от дороги, спокойно перелетала шоссе прямо перед ними. Их распростертые крылья заслонили светящийся еще над горами краешек солнца, и стая превратилась на миг в синее облачко. И тут же оно распалось: голуби опустились на землю с правой стороны, и поле в этом месте засинело.

— Ради одного этого стоило… — широко развел руки бай Тишо.

И вдруг его охватил озноб.

— А-а… не хватает… нечем дышать…

Пока они сообразили, что он хочет, пока расстегнули рубашку, он обмяк в их руках. В больницу! Скорее в больницу! Ангел развернулся и погнал к городу. Машина подскакивала на выбоинах, больной стонал… Наконец приехали, вытащили из машины, понесли на руках. Бай Тишо приоткрыл глаза, увидел голые белые стены коридора.

— Зачем опять сюда?

Шагов через десять проговорил отстраненно, как сквозь сон:

— Похожи на синее облако… Как хорош день на исходе…

Дежурный врач, все тот же Стоименов, от которого он прятался в туалете, появился тотчас и шел за ними остаток коридора. Помог уложить его на кровать, привычным движением задрал вверх одежду и, прямо ухом приложившись к груди бай Тишо, застыл, вслушиваясь в слабые проблески жизни и в упор, не мигая, глядя на них — на него и на Ангела. Им показалось, что прошла целая вечность, пока наконец Стоименов отлепил свою покрасневшую щеку от неестественно белой груди бай Тишо, опустил его рубашку и начал медленно-медленно заправлять ее в брюки.

— Куда это вы таскали его, ребята? Он бы месяц-другой протянул еще…

Ему хотелось спросить, неужели все кончено, но вместо этого он молча сел на краешек кровати и уставился в лицо умершего. Вот и увидел он ее, ту, при одной мысли о которой его сковывал страх. С малых лет он знал, что она оставляет после себя пустоту, которую ничто не в силах заполнить. Она отняла у него мать, когда он не успел еще запомнить даже ее лица, и всю жизнь в его душе зияет пустота, рана. Она давно уже перестала кровоточить, но не затянулась до сих пор. Да, он давно знает о н е й. Но ему и в голову не могло прийти, что первая встреча с н е й произойдет у постели человека, которого он, как и большинство югнечан, считал едва ли не бессмертным.

XXVI

Ангел

трахнул кулаком по двери, промчался по коридору, грохоча ботинками, как рота солдат, вскочил в газик и погнал по первой же широкой улице. Справа и слева понеслись крики, ругань, какой-то мужчина выскочил на середину мостовой и энергично замахал руками; он резко крутнул руль, мелькнула мысль: не сбил ли задним крылом, и тут же он забыл о нем. Он жал и жал на газ, слившись с рулем, не ощущая, как все больше увеличивает скорость. В какой-то момент он понял, что выехал за город: шоссе растворялось в сумерках, а навстречу побежали узкие пучки света.

Как сквозь сон он расслышал звук сирены. Выла сзади на полную мощь. Руки и ноги сработали рефлекторно, отклонив машину вправо и затормозив ее у бровки, а милицейская «Волга» уже обогнала его и замерла впереди.

Милиционер выскочил из машины, бросился к нему, и он узнал лицо: только что видел его перед собой на середине улицы. Что ему надо? Губы шевелятся, что-то говорит… Опять же рефлекторно рука потянулась за документами. Милиционер прочитал, поднял голову, и только теперь Ангел услышал его: что делал на главной улице в это время и почему не остановился… Голос резкий, злой.

— В молчанку играешь? Ты что, немой? А ну, вылезай!

— Не могу.

— В чем дело?

— Не могу… Нужно сообщить… Срочно. Сейчас, вот здесь, на этом месте…

Рука потянулась к соседнему сиденью, но пальцы в испуге отдернулись, и голова упала на руль.

— Вылезай и объясни как положено.

— Не могу… Ехать надо. Умер он. Надо сообщить.

— Кто умер? Где?

— Бай Тишо… В больнице.

— Какой бай Тишо? Югненский?

Он, корчась, мотнул головой.

— И куда же ты несешься?

— Надо сообщить… Там ждут.

Милиционер, посомневавшись, внимательно оглядел его.

— Машину сможешь вести?

Он молча кивнул.

— Но только за мной. И не обгонять! Ясно?

Он снова кивнул.

Тронулись. Милицейская «Волга» впереди, он за ней. Вот и Югне, административное здание. Лейтенант вышел, а он не мог шевельнуться, словно окаменел. Не мог. Не смел. Как войти и сказать? Ведь они все сейчас там, наверху, все правление… Заседают.

— Ну, давай, давай! — дергал его милиционер. — Ничего не поделаешь. Да и мужик ты, в конце концов!

— Пойдем со мной. Один не могу.

Лейтенант открыл дверь кабинета и подтолкнул его сзади. Он, пошатнувшись, сделал несколько шагов и замер, уставившись в темно-красную скатерть стола. Сколько раз он входил сюда и навстречу ему поднимались большие синие глаза, ободряла полная доброжелательности улыбка, почти никогда не покидавшая широкое крестьянское лицо.

Убитый вид Ангела встревожил всех, особенно тех, кто знал, куда и зачем он поехал. Первым молча поднялся Марян Генков, за ним Симо Голубов, тетя Велика, бай Серги… потом все остальные, еще не понимая, что происходит. Один только Тодор Сивриев сидел неподвижно на своем председательском месте.