Время бросать камни
Шрифт:
Разве не искал сближения с семинаристами словесник Иван Ефимович Соколов, строгий и требовательный, но далекий от педантизма, он увлекательно вел свой предмет. Каждое его слово на лекциях о русской словесности западало в души самых ленивых семинаристов. Мягкий по характеру, он говорил с ними как с равными, в каждом видел прежде всего разумного человека. Он призывал их к народолюбию, говорил о высоком назначении человека, способного облегчить страдания ближнего.
— Духа не угашайте, господа! — призывал семинаристов Иван Ефимович. — Куда бы вас ни забросила служба, в каких бы глухих местах вы ни работали, не падайте духом, сохраняйте энергию и веру
Он не подозревал, что Дмитрий Мамин, литературные способности которого не раз отмечал, читая вслух его классные сочинения, уже пробует свои силы, втайне от товарищей пишет. Небольшие литературные статейки он отдавал в нелегальные рукописные журналы, затеянные самыми отчаянными семинаристами. В них он писал о природе Висима, о своих охотничьих походах, о встречах со старателями, лесовиками, о домашних драмах в висимских знакомых семьях. К сожалению, эти тайные журналы не сохранились.
Посылал он небольшие статейки и в петербургские издания. Но о их судьбе Дмитрий ничего не знал. Опасаясь строжайшего наблюдения в семинарии за перепиской, он своего обратного адреса редакторам не сообщал.
Но можно ли всему этому придавать серьезное значение? Его смущало, что статьи он пишет так же легко и быстро, как и классные сочинения, которых задают им по пятнадцать — двадцать штук в году, или проповеди на библейские тексты. Беда его литературных сочинений, как он думал, в том, что слог в них такой же тяжелый, как в классных работах. Нет легкости в его пере. Не умеет он выразить красоту мира, нарисовать людей такими, какими они видятся ему.
Да и не безумие ли думать о литературном пути? Талант — редкий дар. Кто может укрепить его в мысли, что у него есть этот литературный дар?
Как говорит о литературе его любимый Писарев?
«Чтобы действительно писать кровью сердца и соком нервов, необходимо беспредельно и глубоко сознательно любить и ненавидеть. А чтобы любить и ненавидеть и чтобы эта любовь и ненависть были чисты от всяких примесей личной корысти и мелкого тщеславия, необходимо многое передумать и многое узнать».
А много ли у него таких знаний? Достаточно ли хорошо он знает жизнь народа?
Он вышел к излучине Камы. По большой воде, преодолевая сильное течение, снизу медленно поднимался белоснежный пароход. За ним на буксире тянулась плоская арестантская баржа. Значит, в очередном номере «Пермских губернских ведомостей» появится сообщение о прибытии из Нижнего баржи с арестантами и будет перечислено, сколько душ мужского и женского пола следует в Сибирь на каторгу и поселение.
Дмитрий долго стоял, пока пароход с баржой не скрылись с глаз.
Дома Дмитрия встретил неожиданный, но желанный гость — Никандр Серебренников, два года назад уехавший в Петербург, ныне студент Медико-хирургической академии. Осуществилась его мечта. Первым пароходом Никандр приплыл в Пермь, чтобы продолжить путь в Екатеринбург.
— Веночка зовет на помощь, — говорил он. — Кончает гимназию, а родители страшатся отпустить в Петербург. Уверяет, что мое влияние на них так велико, что я смогу все уладить.
Никандр и раньше, когда они жили вместе, вызывал у Дмитрия чувство уважения начитанностью, твердостью в понятиях, самостоятельностью в поведении. Волевой человек! Теперь он увидел, как далеко шагнул Никандр за эти два года в развитии.
То расхаживая по комнате, то присаживаясь к столу, на котором
— Молодежь со всей России рвется в Петербург, к знаниям. Радикальный вопрос, — продолжал Никандр, — личность. Что она такое? Роль личности, ее положение. Развитие общественного сознания и ее отношение к обществу и общему прогрессу. Понимаете, Дмитрий, что перед нами стоит задача разрешить вопрос о голодных и раздетых людях? Вне этого вопроса нет ничего, о чем стоило бы хлопотать. Нас, разночинцев, становится все больше и больше. Войдешь в аудиторию и видишь — кругом косоворотки, люстриновые пиджаки, бороды… Редко-редко мелькнет офицерский мундир или парадный сюртук. Не скрою — живется большинству из нашего брата трудненько. Мало кто родителями поддерживается. С работой плохо. Кое-кто не выдерживает, срывается с занятий ради добычи куска хлеба. Но мы не сдаемся, ищем выхода. Вот как, скажем, мы решили проблему сносного существования. Сошлось нас восемь разночинных душ. Сняли целый дом за 54 рубля в месяц, наняли кухарку и прачку. Провизию для экономии покупаем сами на базаре, по очереди. Открыли в доме переплетную мастерскую. Она нас и поддерживает: заказчики нашлись. Ни от кого не зависим, в благотворительности не нуждаемся. Еще и сами можем помочь попавшим в беду.
Он вгляделся в Дмитрия.
— Вам пора принять определенное решение. Позвольте дать вам совет? Первое — Москва или Петербург? Только Петербург! Он центр умственной жизни России. Второе — какое учебное заведение выбрать? Сложнее… Я — за медицину: она ставит нас ближе всего к народу. Вы не будете способствовать его рабскому положению и получите возможность помогать ему в росте сознания, облегчать тягость жизни. А что после университета? Подумайте. Но бросьте все колебания и держите экзамен в Медицинскую академию!
Утром Никандр уехал.
Ясности в будущее Дмитрия он не внес, наоборот — посеял еще больше смуты.
Дмитрий переживал тяжелые битвы с самим собой.
«Я, как всякий другой, годен, только не знаю, на что я больше годен, — делился он сомнениями с отцом, — оттого-то и пишу так много. А годен я потому, что желаю непременно работать… Надеюсь найти то, что ищу. Ищу же этого так упорно и так долго потому, что в своей жизни насмотрелся довольно, что значит взяться не за свое дело… Надеюсь достать работу, которая как раз могла бы удовлетворить моим наклонностям и через это сделать жизнь действительно жизнью».
В последнем пространном письме отцу из Перми он опять возвращался к тревожным раздумьям, что есть
«тяжесть, которая на нас лежит, от которой одни умирают — в физическом, нравственном и умственном отношениях, и только очень, даже слишком немногие выходят целыми и невредимыми… Мало того что нам не дают того, что от нас требует жизнь разумная, честная, — словом, жизнь достойная названия человеческой, — мы и то, что приобрели бы с этой целью, можем потерять при столкновении с той средой, в которой нам приходится жить».