Время четырёх стихий
Шрифт:
Все посетители повернули головы в сторону нашего столика, смиряя нас своими осуждающими взглядами. Я растерянно смотрел из стороны в сторону, ища бутыль с водой, и никак не мог её найти. Началась паника. Смущение примешалось к ней. Но к нам вовремя подбежала та самая официантка со стаканом воды, расплескав половину по пути. Папа дрожащими руками схватил его, залпом выпил всё содержимое и с шумом поставил на стол.
– Ну, что, лучше? – спросил я, начиная смеяться, забыв про недавние конфликты.
– В следующий раз предупреждай, что это острая пицца… – укоризненно произнёс отец, отодвигая её
Я пожал плечами и слегка улыбнулся, посмотрев в его не спрятавшиеся в этот раз карие глаза. Съев первый кусок и взяв ещё один, я надкусил его, а папа, сморщившись, как чернослив, смотрел, как спокойно я её ем: кусок за куском, и вот круглой выпечки уже и след простыл.
– И как ты это сделал? – удивился он, со странным подозрением посматривая на меня.
– Видимо, твои жуткие и бесчеловечные эксперименты над собственным сыном не прошли даром, – я пожал плечами, оставляя чаевые. И чего это я делал заказ и расплачивался, интересно?
Мы направились к выходу к облегчённым вздохам посетителей. Оглянувшись напоследок, я встретился взглядом с Лив, а потом помахал ей и вышел в двери, вернее, врезался в них. Я постарался быстрее смотаться оттуда, чтобы не опозориться ещё больше. Болван. Влюблённый мелкий болван.
Выйдя из пиццерии, мы снова сели в машину и поехали в лабораторию. В душе я надеялся, что мы поедем не в это проклятое место, а, например, в аквапарк. Высоченные горки, море воды, топись не хочу. Эх, чёрт, как жаль, что выбора у меня нет…
Автомобиль выехал на почти пустое шоссе. Светило яркое весеннее солнце, освещая всё своими тёплыми игривыми лучами, я решил приоткрыть окно. Свежий ветер ударил в лицо, приятно щекоча. Иногда было слышно пение птиц, которое тут же пропадало на фоне шума двигателя машины и проезжающих мимо мопедов, грузовиков, такси. Огромные сосны, от которых веяло приятным, чуть пряным запахом смолы, возвышались по обе части шоссе, придавая этой мини-поездке ту самую атмосферу путешествия.
По магистрали мы ехали недолго и через десяток-два километров свернули в чащу леса. Сразу же стало темно – солнечные лучи сюда не попадали из-за густых крон деревьев, таинственно перешёптывающихся между собой под редкими порывами тёплого ветра. Было не так шумно – можно услышать, если напрячь слух, жизнь леса.
Наконец перед нами показалось большое полукруглое здание, на котором я не увидел названия. Остановившись на небольшой стоянке, папа заглушил машину, мы вышли наружу. Вокруг сразу начали летать два комара, которых тут же прихлопнул, а потом направился к традиционному, парадному входу в лабораторию.
– Ты куда это намылился? – услышав возмущение отца, я остановился и посмотрел на него.
– Куда-куда, в лабораторию, куда же ещё! – удивился я, приподняв одну бровь.
– Прости, но нам не туда, – он жестом указал идти за ним, я пошёл, оглянувшись напоследок на здание. – Ты что, уже забыл дорогу?
Но я не ответил, впав в размышления. Какую такую дорогу? Я первый раз иду этим маршрутом. Сегодня что, все эксперименты перенесли на улицу? Полигонные испытания? Или чего они там напридумали?
– Эм, – я в ступоре остановился, увидев небольшую постройку, напоминающую, скорее, биотуалет, – если тебе приспичило, то мог бы просто об этом сказать, а я бы тебя
– Что? – удивился отец, вперив в меня непонимающий взгляд. – А, это. Нет, ты не так понял. Это лифт, ведущий в специальный отсек лаборатории. Туда не попасть через здание, поэтому он находится здесь. Пошли, – папа нажал на несколько кнопок, кажется, вводя код, и двери с лёгким скрипом открылись.
Я осторожно проследовал за ним, оглядываясь по сторонам. На этот раз мы шли в совсем другое место, не туда, куда обычно меня приводили, чтобы ставить опыты. Вся эта обстановка немного напрягала, было дурное предчувствие ужасного. Когда мы зашли в лифт, папа нажал на одну из цифр, и мы тронулись с места, поехав вниз. И он внезапно обнял меня так крепко, что чуть не задушил.
– Не могли бы вы отлипнуть от меня, отец, а? – немного опешил я, резко выдохнув весь воздух.
– А? Да, прости, не сдержался, – ответил он, отстраняясь и потупляя взгляд.
Больше папа ничего не говорил, и я внимательно следил за ним, мысленно готовясь к какому-то подвоху. Ведь он был. Нутро не обманешь. Лифт остановился, последовал небольшой толчок, и двери со скрипом открылись.
Перед нами была тьма, и лишь малую часть неизвестного помещения освещал свет из лифта. Было жутко не по себе, ладошки вспотели от волнения, я вытер их о ткань толстовки.
Начали загораться огоньки на стенах, как выяснилось, коридора. В один миг стало светло. Помещение было полностью выделано металлом, свет от лампочек отражался от стен. Папа, выйдя из лифта, быстрыми и уверенными шагами направился вперёд, а я не успевал глядеть по сторонам, поэтому тупо смотрел в спину отца, чтобы, не дай Бог, не заблудиться.
После некоторых петляний по металлическому коридору перед нами выросла громадная железная дверь, сбоку от которой была небольшая панель с цифрами. Папа, опять быстро набрав какой-то код, встал посередине, соединив руки за спиной. Двери медленно разъехались в стороны, пуская в просторную комнату после всех этих извилистых коридоров-лабиринтов. Здесь жужжали и пикали какие-то приборы, а люди, которых было не так уж и много, в белых халатах и очках на головах торопливо ходили к своим коллегам и от них. Папа сразу же присоединился к ним, молниеносно надев на себя непонятно откуда взявшиеся халат и перчатки.
Я остался стоять в дверях, лишь чуть-чуть зайдя в комнату, которая больше была похожа на пещеру. С высокого потолка свисали провода, на конце которых в два-три ряда были лампочки, освещающие это угрюмое, не вселяющее доверия место, где пахло сыростью и, кажется, плесенью. Возле стены – напротив всяких компьютеров и неизвестных приборов – стояли три стеклянные камеры, сделанные под рост человека. Я поёжился, не желая оказаться там, внутри. К этим «клеткам» были присоединены чёрные матовые контейнеры, от которых шла гофрированная большая труба, заменяющая потолок этих камер. На каждом из них были треугольники разных цветов и форм: обычный красный, перевёрнутый зелёный с линией снизу и точно такой же, как и предыдущий, но только голубой и без линии1.