Время для чудес
Шрифт:
– Лидия Петровна, можно спросить? – раздался голос Эдика.
– Пожалуйста.
– Вот я решил нарисовать лес, на который падает снег. А потом подумал…
– Ну! Что тебя смущает?
– Дак неинтересное какое-то панно получается. Скукотища. Типа заходим в школу, а там одни елки-палки торчат.
– То есть пейзаж ты называешь елками-палками?
– Да какой там пейзаж?
– Самый настоящий. Шишкин, Левитан, Поленов – все они пейзажисты, замечательно изображали наш русский лес. Где тут скукотища?
– А-а, понял, – вдруг оживился мальчик, и глаза его осветились вдохновением. – Сейчас мы
Лида улыбнулась, поднялась и пошла к окну, за которым по-прежнему валил снег, предмет всех сегодняшних разговоров.
Глядя на белую кружевную завесу за окном, она вдруг вспомнила школьные уроки физкультуры. Зимой они проходили в парке, среди густых черных елей и высоких мачтовых сосен. Однажды она сломала лыжу и плелась в школу пешком, то и дело соскальзывая с лыжни и проваливаясь в глубоком снегу. Уже смеркалось, весь класс давно сдал спортинвентарь и отправился домой, а она все никак не могла преодолеть эти проклятые два километра по пустынному парку. Измученная, продрогшая, она едва не плакала от обиды. И вдруг впереди замаячила фигура лыжника. В синеве сумерек она не могла разглядеть, кто движется ей навстречу. Почему-то стало страшно. Это нехорошее чувство усиливала глухая тишина парка, изредка нарушаемая скрипом деревьев. Лида затравленно оглянулась, но вокруг никого. А лыжник приближался. По высокой фигуре она поняла, что это парень или молодой мужчина.
Решив, что будет изо всех сил кричать и звать на помощь, она остановилась.
– Воронцова! – позвал парень, не доехав до нее десяти метров.
– А? Это ты, Женька? – сдерживая радость, откликнулась она.
– Ну! Ты чего застряла? – подъезжая, спросил он.
– А я лыжу сломала, – внутренне ликуя, объяснила Лида.
– Ну, ты даешь, Воронцова. На ровном месте… Ладно. Что с тобой делать-то?
– Не знаю, – растерянно пожала она плечами.
– Короче, так. Надевай мои лыжи, а я пешочком по холодочку.
– Неудобно как-то.
– Неудобно на потолке спать. Давай сюда ногу, помогу крепление приладить.
Воскресив в памяти этот эпизод, она переживала неповторимые мгновения счастья и одновременно досаду на себя. Даже не поблагодарила парня за рыцарский поступок – на прощание бросила: «Пока!» – и с независимым видом пошлепала восвояси. Дуреха!
Вздохнув, Лида отошла от окна и посмотрела на ребят. До чего благодатная для глаз учителя картинка! Старательно и вдохновенно трудились ученики над своими шедеврами. Кое-кто даже кончик языка высунул, а Рита Кошкина испачкала гуашью свой вздернутый носик и, не заметив оплошности, продолжала рисовать. Сказать ей об этом?
– Эй, Кошкина, – вдруг пробасил Эдик, – ты заодно и щеки покрась. Клевые маски-шоу получатся.
Настя прыснула и начала ладошкой стирать краску с носа недоумевающей Риты.
В перерыве Лида вошла в кабинет Инны Ивановны.
– Проходите, Лидия Петровна, присаживайтесь, – миролюбиво пригласила Веселкина.
Внутренне собравшись, Лида приготовилась к самому худшему.
– Не люблю длинных предисловий, – начала Инна Ивановна, – поэтому сразу же скажу, о чем пойдет речь. Дело в том, что от родителей поступила жалоба…
У Лиды оборвалось сердце. Господи, какая жалоба?
– Одна из матерей жалуется на вас, Лидия Петровна, мол, ее ребенок
– А кто конкретно, вы не скажете?
– Нет. Это пока нецелесообразно. Ведь вы живой человек, и ничего, как говорится, человеческое… То есть в интересах ребенка мы не будем конкретизировать и тем самым усугублять конфликт. А то, что это именно назревший конфликт, сомневаться не приходится. Что вы на это скажете?
– Что я скажу? – растерялась Лида и пожала плечами. – Даже не знаю. Если бы вы назвали имя ребенка, я, может, и сумела как-то объяснить… Ведь все они разные, настолько разные, что…
– Это я знаю, – перебила Инна Ивановна. – И все-таки надо принять меры. Как с моей, так и с вашей стороны. Вы понимаете?
– То есть я должна меньше требовать? – спросила Лида. – А как же дисциплина? Без нее трудно управлять коллективом. Невозможно объяснять новый материал…
– Я все понимаю. Дисциплину никто не отменял. Но у нас все же творческая школа, допускающая определенную свободу, как сейчас говорят, демократичность. Нельзя воспитать художника постоянными окриками и придирками.
– Придирками? – похолодела Лида. – Именно так написано в этой жалобе?
– Да.
Веселкина какое-то время молча смотрела на сникшее, расстроенное лицо Лиды, затем сжалилась и уже неофициально закончила:
– Не принимайте так близко к сердцу, Лидия Петровна! Это рядовой рабочий момент. Вам не пришлось работать в общеобразовательной школе, поэтому вы так реагируете. А у меня закалка как раз оттуда, не один пуд соли съеден, и поседела, и здоровье угробила из-за наших деток… Здесь, я бы сказала, курорт по сравнению… Так что успокойтесь и идите работать. Только, прошу вас, подкорректируйте ваши методы, хорошо?
Лида удрученно кивнула и вышла из кабинета.
Урок истории, любимого предмета Петра Столбова, начинался необычно. Дело в том, что Вера Ильинична, старейшая в школе и обожаемая учительница, внезапно ушла на пенсию – возраст и постоянные перегрузки привели к инфаркту. Заменить ее оказалось непросто. В конце концов вспомнили, что молодой школьный библиотекарь, Елена Борисовна, имеет университетский диплом истфака. В библиотеке она оказалась после неудачного дебюта в позапрошлом году – не справилась с великовозрастными оболтусами из десятого «А», устроила истерику и чуть было не уволилась, да умный директор уговорил, улестил посулами, пригрел на спокойной библиотечной должности, очевидно, втайне надеясь на возвращение Елены Борисовны в педагогику.
Его надежды оправдались. Сейчас Елена Борисовна легко согласилась вести уроки в девятых-десятых классах.
И вот эта хорошенькая брюнетка, с великолепной фигурой и ямочками на щеках, появилась на пороге Петиного класса. Отказавшись от директорского вступительного слова, она представилась сама.
Тишина в классе, с которой встретили нового учителя, напоминала шок. Никто не ожидал такого явления, к тому же внешний вид исторички разил наповал. Девчонок – прической, костюмом и замшевыми туфлями на скрытой платформе, парней – безупречной фигурой и стройностью ног. Они привыкли видеть ее в толстенном свитере, брюках и меховых сапогах, – ведь пристройка, где располагалась библиотека, почти не отапливалась.