Время для жизни 2
Шрифт:
— И все? Все желающие? — прикурил он снова.
— Да нет… Потом… еще один был. Красивый, сильный. Но… простой уж совсем. Армейский такой. И — женат! — она засмеялась, но как-то… невесело, — Это уж так было… для тела больше. Да и вроде бы… все хорошо, но… Затеял этот красный командир развестись с женой и меня замуж взять. А у него ребятишек двое! Послала его на хер! Дурак! Не понял ничего! Ну и… все. Нет, так-то желающие еще были… Но я уж больше лесом их отправляла. Да вон, к примеру, ротный ваш… Сеня. Ох и мудак! Ох и наглый! Думал — вот так вот — раз! Ага! Ну и посмеялась, да и туда же его послала! Так что ты, Ваня, имей в виду… Если Семен про нас узнает… Тебе не здорово может
Косов хмыкнул:
— И что теперь? Мне что, схватив манатки в охапку, бежать от тебя? Так что ли? Не-е-е-т… Неприятности доставить? Да, может. Но… переживу как-нибудь. Не старые же времена, на дуэль же не вызовет? А может это было бы и проще, а? Бахнул бы я ему в лоб, и проблема — решена?
— Не говори так, не надо! — обрезала его веселье Настя, — Ты его, а может — он тебя! Видела я уже такое. Ничего веселого в том нет!
«О как! Дуэли она видела? А когда? И где? Хотя… ей же — сорок два. То есть — к революции она уже вполне взрослая девочка была!».
— Из-за тебя стрелялись? — все-таки поинтересовался Косов — «Ну интересно же!».
— Угу… два дурака! Хотя и я тоже — та еще дура была! — усмехнулась подруга.
— Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные…, - пропел дурашливо Косов, — Так, да?
— Нет, не так! Это уже в семнадцатом было, после Февраля. Бардак покатился такой, что просто — оторопь берет, когда вспоминаешь! Я тогда в санитарном поезде, сестрой милосердия уже почти два года «каталась». Посмотрела уже… на всякое. Вот когда говорят, что армия в конце той войны быстро разваливалась…Разваливалась дисциплина, да и не только у нижних чинов. Там все… хороши были.
— Вот знаешь… когда в Туркестане страшно было… было страшно, чего там. Но вот той полной безнадеги и полного непонимания — а что дальше? Там — не было. А в семнадцатом — еще как было! Как тогда пили, а?! Как сидели на марафете! Полными ноздрями! И вели себя… знаешь… так — «Однова живем!». Вот ты спрашиваешь… за меня ли стрелялись? Думаешь, я тогда по-другому себя вела? Да такая же дура была!
Настя вдруг встала, повела руками, приподняла и так недлинный подол рубахи и чуть хрипловато запела:
— Ах, шарабан мой, американка!
А я девчонка, да шарлатанка!
Косов опешил. Он видел сейчас перед собой не сорокалетнюю, умную, сдержанную женщину, а красивую, юную, но пьяную и «обезбашенную» сестричку милосердную. И не улыбка на ее лице была, а оскал!
Он вскочил, обнял женщину на плечи:
— Насть! Ну что ты?! Не надо! Перестань… Прости меня, расковырял в тебе… разное.
— Ну почему же не надо? Почему — не надо? Было же это все, было! А сейчас… сейчас вот. И думаю — маска ко мне так прилипла, а я по-прежнему все та же? Или все-таки… то было — неправильное, временное, животное какое-то?! — но Косов чувствовал, что женщина перевела дух, и чуть обмякла в его руках.
Потом она подняла голову, и Иван поцеловал ее.
— Вань… у меня спирт есть. Давай выпьем? Понемногу?
— Давай…
Они закусили остатками принесенной еды.
— Анька все же — молодец! Знает, что у меня дома, кроме чая и сахара, редко что бывает.
— А вот мы сейчас чайка и попьем, да, Настюша? — Косов снова растормошил примус.
Обхватив кружку обеими руками, как будто грея их от мороза, Настя прихлебывала чай.
— Их звали Олег и Евгений. Ну тех… офицериков, которые за меня стрелялись. Один — подпоручик Матвеев, другой — поручик Рязанцев. Раненые они были, из нашего поезда. Оба, как сейчас мне вспоминаются, молоденькие. Но — бравые такие! Уже не первый год на фронте, грудь в наградах. И пьяные же мы были, и они, и я. Подпоручик… сразу — наповал. А Рязанцев…
— И времени-то прошло сколько… А все… не забывается. Как меня тогда наш доктор, Иван Акимович, по щекам хлестал?! Вы, говорит, милочка, убили двух не самых плохих в этом мире людей!
— Я наутро… как отошла… застрелиться же хотела! У меня и пистолетик был… небольшой такой. Подарили. А доктор опять меня… по щекам! Говорит — полный поезд раненых, они тут причем? Если все дуры молоденькие перестреляются, кто этих людей перевязывать, да обихаживать будет…
— Насть…, - протянул Иван.
— Подожди, Ваня… дай мне высказаться… И вот знаешь… столько всего после этого было. Столько крови, смертей, грязи всякой… А вот эти двое мальчишек почему-то… не забываются. Ладно… спокойна я. Не бойся за меня, Ванюшка, я — сильная!
Косов встал со своего стула, подошел к женщине, поднял ее, сел на ее стул сам, а ее посадил себе на колени.
«А как еще можно… по-другому? Даже на ум ничего не идет!».
И как-то совестно Косову стало.
«Вот там, в будущем, напридумывали разной психологии, всяких терапий до черта, антидепрессанты всякие… Фрейды, да Фроммы, да прочие психоаналитики. Посттравматические, афганские, да чеченские синдромы… А вот здесь — что ни копни, у каждого второго такие скелеты в шкафах, что просто — ой! Четыре года войны, да потом — Гражданская, да и послевоенные, очень непростые года. Хотя — какие они послевоенные, если муж Насти погиб в тридцать первом? Да и потом — что там, тихо стало? Ага, как же! А потом — японцы те же! А в другой стороне — поляки, савинковцы всякие! Вон же — тот же Мироныч. С виду — простой деревенский мужик. А — две войны сломал, руки в крови. Сам весь в пятнах от ранений. Вот — Настя! Девчонкой что ей пережить пришлось… Я уж молчу про тех же супругов Кипанидзе, которую тоже — всю Гражданскую прошли, да еще и в «чэка». Да тот же папа у Киры! Тихушник-политрук. У него что там в шкафу? И чего-то рядом с ними никаких мозгоправов нету! Даже не представляю — как они со всем этим живут?! И ведь живут же как-то! Детей рожают и воспитывают, и вовсе — не упырей. Кира опять же… Так! Кира сейчас — вообще не ко времени! Вон у тебя на коленях красавица сидит, носом шмыгает!».
Потом шевельнулась мысль — «А сам как же? Помнишь, сколько за тобой уже призраков?».
«Не, ну это — другое! Да, как в будущем люди с прекрасными лицами говорили: «Вы не понимаете! Это — другое!». Вот среди моих… «крестничков» — ни хрена невинных не наблюдается! Так что — брысь на хрен, мысли такие! Тут вам не здесь! Ишь… расплодились, под совесть косят! Я вас научу свободу любить, мля!».
— Насть! Пойдем баиньки, а? — шепотом позвал Косов подругу.
Та встрепенулась, выпрямилась, подумала…
— А давай еще чаю выпьем, покурим и пойдем. Хорошо?
— Как скажешь, красавица! — кивнул Иван и чмокнув ее в щеку, аккуратно пересадил на табурет и принялся за кипячение воды. В который раз уже за эту ночь…
Но уснуть они так и не смогли. Ну как же? Клин клином вышибают! Нервотрепку воспоминаний нужно гасить хорошим качественным сексом, не так ли?
И вроде бы уже улеглись… после пары «подходов». Но угораздило Настю лечь к нему спиной: «Ты обними меня! Вот так, да! Так уютно!». Ну да, поза — «ложки»! И тут Косов вспомнил, где у женщины такая интересная зона, которую он все же, почти случайно, нашел. Ну — дурачок, чего с него взять! Снова решил попробовать — подуть слегка ей на шею сзади. Подул. Реакция оказалась ожидаемой, приятной, продолжительной. Но напрочь лишившей сна и его, и ее!