Время для жизни 2
Шрифт:
Они выпили по чашке вина и накинулись на еду. Причем кто активнее накинулся — это еще посмотреть надо! Настя ела не менее жадно, чем он сам. Иван даже заулыбался, как она активно уничтожает их невеликие запасы.
— Чего ты? — приостановилась она, — Ну да, проголодалась! Очень! С таким… как ты, не то, что проголодаешься… отощаешь очень быстро! Вымотал бедную меня!
— Да ты ешь, ешь! Мне просто нравится на тебя смотреть!
— Скажешь тоже… приятно смотреть! Волосы растрепаны, сижу тут в одной нижней рубахе, как… невесть кто.
— Ты не права! Именно сейчас на тебя и приятно смотреть! Ты сейчас
Настя хмыкнула, но улыбнулась.
— Налей мне еще вина! Уф-ф-ф… чего-то я и впрямь… как с цепи сорвалась. Слопала почти все, что было.
Косов продолжил жевать котлету с кусом хлеба, а потом… поперхнулся.
— Ты чего, Вань, подавился что ли? — забеспокоилась женщина.
— Погоди… Насть! Мы это… я ж в крайний раз его… не вытащил. Даже думать забыл!
— Кого не вытащил? Ты о чем? — а потом сама замерла, отставив чашку с вином.
Через минуту выдохнула:
— Да нет… вроде бы. Не должно бы…, - а потом, шевеля губами, начала сгибать пальчики, чего-то про себя подсчитывая, — Да нет, не должно бы! Вроде бы — нормально все! Надеюсь… Но ты тоже — жук! Видел же, что женщина совсем голову потеряла, мог бы и подумать!
«Ну — это привычно! Кто виноват? Х-х-а-а! А чего гадать-то? Мужик, конечно!».
Косов засмеялся.
— Ну и чего ты смеешься? — насупилась Настя.
— Да ты так сказала… А то я сам головы не потерял?!
Она вздохнула:
— Ну вот видишь… Получается — оба мы безголовые!
Иван поймал себя на мысли, что куда-то пропала сорокалетняя женщина, майор… вообще-то! Военврач второго ранга, если что! А перед ним сидела молодая красивая девчонка. Простая, вполне себе душевная, родная и теплая.
«Интересно! В который раз замечаю, что не понимаю — а сколько мне сейчас лет? Иногда, и впрямь как двадцатилетний парнишка — балбесистый, веселый, не глупый, но и не умник-разумник. Иногда, как взрослый, зрелый даже мужик. И поворчать иногда хочется. Но… в большей степени — где-то в районе «тридцатника», если правильно себя помню в то время. Уже и ум есть, но песок еще не сыпется, и к авантюрам и сумасбродству тяга еще не пропала! Говорили же… слышал — что в каждом мужике, где-то в глубине, сидит пацан, тот — который родом из детства. С щербиной, вместо одного зуба; нечесаный, с исцарапанными руками и сбитыми коленками; в карманах разодранных штанов которого можно найти… да что угодно можно найти — гвоздь и измятый коробок спичек; кусок карбида и моток проволоки; рогатку или же старенький, затертый и разболтанный перочинный ножичек. Даже окурок, подобранный где-то найти можно! И хорошо, что он есть в глубине, этот мальчишка. Хуже — если он куда-то пропал. Значит — все, пиздец, приплыли!».
Косов отставил стул к окну, открыл форточку и закурил, поглядывая на Настю. Та сидела у стола на табурете, поджав ноги и обхватив колени руками, опершись спиной о стену. Иван усмехнулся про себя — «Колени рубахой обтянула, а вот… попа — практически открыта, и между ног чуть виднеется в полумраке более темный треугольник волос! Спряталась, ага!».
— Ты знаешь… как я тебе благодарна? Нет, не знаешь — откуда тебя знать-то… молодой совсем. Но… я так тебе благодарна! Я вот снова себя женщиной почувствовала.
Косов кашлянул, затянулся дымом:
— Я и сам хотел тебя спросить — а почему ты одна? Такая… красивая, умная. И — одна? Неужели у мужиков глаз нет?
Она хмыкнула, покачала головой:
— Да как сказать… желающих-то всегда… найдутся, то есть! Но ведь… большинству только одно и надо. А больше — ничего. А я так не хочу… Нет, не так… Хочу, конечно — я же не железная! Но вот и, кроме этого, что-то должно быть, и даже скорее и больше, чем просто койка. А так… Блядовать, как та же Анька? Хотя… я не права — она все же не просто блядует. Точнее… она мужиков-то любит, это точно. Но и как-то тепла ищет тоже. Не просто же так… ноги раздвигает перед каждым встречным. Вроде как — зачесалось и все тут! Что, грубо говорю, да? — посмотрела она на Косова с каким-то вызовом.
Иван пожал плечами:
— Да нет, нормально говоришь…
— Да нет… грубо, конечно! Но, знаешь, мне как-то в последнее время… Да и не только в последнее… Давно уже — все больше приходится общаться с людьми грубыми, прямыми. Армия же! Здесь же… проще и быстрее — рявкнуть на человека, который не понимает по-другому, выматерить его. Или — если не хочет понимать. Знаешь, как мне приходилось по первости в санчасти лаяться? Это сейчас уже… привела в чувство, порядок наладился. Да и сейчас подчас… бывает.
— Так что же… неужели не нашелся нормальный человек? — вернул разговор в русло Косов.
— Ну… то, что я — вдова, ты знаешь, да? Нет? Не знаешь? — Настя хмыкнула, — Ну да… так вот. Муж у меня погиб уже давно… в тридцать первом, в Туркестане. Он… Да что я от тебя скрывать-то буду? Он — чекистом был, оперативник в ОГПУ.
— Кстати! Я ведь тоже в ОГПУ служила! — засмеялась она, — Что, не страшно?
Иван пожал плечами:
— Да нет, вроде бы… А должно быть страшно?
Женщина хмыкнула, снова прикурила папиросу:
— Хотя какая я чекистка? В госпитале я служила, фельдшером. Сначала — и правда в отделе, делопроизводителем. А потом, когда на Дальнем востоке жили, отучилась в медучилище. В госпитале работала.
— Во-о-от… муж, значит, погиб. А нас, ну — кто в той кутерьме и кровище жив остался… Врачи, раненные… Тех сюда вывезли. Я сначала в госпитале гарнизонном работала. Меня в кадры армии перевели. В институт поступила. Закончила. Потом уже сюда перевелась. Спокойнее здесь… Насмотрелась я, Ваня, на кровь, грязь и все прочее… Так устала от всего…
Помолчали. Косов не торопил женщину.
— Ну и что же… с человеком? Неужели никто не увидел такую красавицу?
— Ну почему же… Видели, конечно. И пытались клинья подбивать… Но сначала мне все это так дико было… А потом… Был один… И человек хороший, замуж звал. Только… перевели его, на Кавказ перевели. А я того Кавказа — в свое время — по ноздри набралась! Ну его… Не поехала. Может и зря… Давай, Ваня, еще вина выпьем?
Косова, после перекуса и вина, как-то повело, повело… Так захотелось прикорнуть, обняв эту женщину, и тишины, покоя захотелось! Но — нельзя прерывать человека, если ему так приспичило душу приоткрыть!