Время для жизни 2
Шрифт:
— Ладно…, - вздохнул политрук, — докуривай, да пошли. Там руководство ждет!
В кабинете политсостава все уже успокоились и готовы были конструктивно обсудить предмет по существу — песню значит.
— Посмотрели мы, Косов, твою песню, — комиссар замолчал, покрутил головой в тесном воротнике, как бы еще сомневаясь — а Косов ли автор? и продолжил, — в целом, песня у тебя получилась — что надо! Хорошая песня! Даже… вот — очень хорошая! Только вот… последний куплет как-то…
Косов и сам понимал, что последний куплет у Добронравова получился — неоднозначный. Нет — там-то, в будущем, может он и нес какую-то смысловую нагрузку, но вот здесь? Ну право слово — какой стройотряд? Почему — и бедные, и богатые? И без явной
Сошлись на том, что последний куплет из песни — убрать!
«Да ради Бога! Только… отпустите меня уже… дяденьки, а? Я на все, на все согласный!».
С мокрой на спине гимнастеркой, еле волоча ноги, Косов вернулся в расположение. А там рота уже готовилась следовать на ужин!
— Ну! Чего тебя в политотдел вызывали? — насел на него за столом, сев рядом, Ильичев. И переживание его выглядели искренними.
«Ну вот… хоть приятелем добрым обзавелся. И то — хлеб!».
— Да…, - вяло ковырялся в миске с кашей Косов, — вон… некоторым песни захотелось… в стенгазету. Ну… у меня чего-то и получилось. А там… пошло-поехало!
— И чего? — продолжал наседать сержант.
— Да вроде — обошлось!
— М-да… телепень ты, Ваня! Как есть — скорбный на голову! Кто ж… к такому празднику стихи пишет? На то — есть поэты известные…
— Угу…, - кивнул Иван.
— Ладно… обошлось и обошлось! А это… песню-то где посмотреть можно?
«Еще один… ценитель прекрасного!».
Косов кивнул в сторону Гиршица:
— Вон… у него наверняка второй экземпляр есть…
На Ильичева песня впечатление — произвела. Сильное впечатление! После отбоя, они стояли в туалете, курили. Ильичев протянул:
— Неожиданно! Вот никак я не думал, что ты, Ваня, еще и стихи писать можешь!
Косов сплюнул в жёлоб с текущей водой:
— Хоть ты не начинай, а? Какой, на хрен, поэт? Какие, на хрен, стихи? Я тебе что — Пушкин, Александр Сергеевич? Или — Лермонтов? А может… Маяковский? Или — Есенин? Нашла какая-то блажь… строчки подвернулись. Подобрал, зарифмовал. Все! Тьфу ты!
— Ага… подобрал, зарифмовал. Чего-то у меня не подбирается и не рифмуется! Даже вон, у еврейчика твоего — не рифмуется. Хотя… они, жидята эти… грамотные и как это… творчески хорошо развитые. Может и он стихи пишет?
— Может и пишет… Не спрашивал! Возьми, да спроси. Сам…, - кивнул Косов.
— Ладно… хрен с ними, со стихами. Никогда не понимал этих стихов. Вот книжка хорошая — это да! Вон… Фурманов, к примеру, как хорошо про Чапаева написал. Да даже эти… «хохмачи» — Ильф с Петровым. А стихи… они только, если для девушек… Чтобы лучше охмурять!
— А эта… твоя учительница? Ну — там… Она разве стихи не любила? — поинтересовался Иван.
— Любила! — кивнул Ильичев, — очень любила. Есенина там… Блока еще. Читала мне часто.
— И что? Тебе не нравилось?
— Ну почему же… Нравилось что-то. Только… мне больше нравилось — что она рядом, и что… не совсем одетая! — засмеялся Степан.
«Военный, хули!».
А через неделю стало известно, что их газета победила в конкурсе среди ротных газет. Хотя… по рассказам Ильичева, споры между командирами взводов, ротным и политруком были жаркие. На втором этапе, уже в рамках всего училища, газета заняла только второе место. И там, как рассказывал уже Кавтаськин — дебаты были горячие. И статья Амбарцумяна, кстати — очень хорошая статья! нашла своих не менее добротных конкурентов. И оформление Гиршица было не бесспорно лучшим, нашлись в других ротах и помаститее художники. Но вот… песня — сбивала с толку всех сторонников других газет. Такого у соперников — не было! Так что — второе место. Иначе и в тройку лидеров бы не вошли.
С самого возвращения
Косов объяснил рвущемуся вперед Ильичеву, что готовить взвод так, как он объяснял сержанту в лагере — не стоит. Только хуже будет!
— Степа! Пойми — прохождение будет — поротно! Хотя… почему поротно? Если бы я решал — сделал бы — по-батальонно! Ну да ладно… Речь не о том сейчас. Вот смотри — объяснил ты взводу, как правильно стоять, ходить, эволюции совершать. И даже, если успел, то — подготовил ты взвод на «ять»! И что? Поставят твой взвод отдельно на прохождении? Нет, не поставят. Взвод раскассируют, выстроят всю роту по ранжиру, все перемешаются. Ты своих — подготовил и научил маршировать так, а другие взвода — совершенно не так. И что получится? Кто в лес, кто по дрова! Твои будут стараться, ножку тянуть, отмашку полностью и четко отрабатывать, равнение держать. А остальные? Из других взводов? Нет, не будут — их этому не учили. И получится, что курсанты нашего взвода выделяются среди строя — как ворона среди лебедей. И что? Понравится это командованию училища? Нет, не понравится. Кто виноват в таком «афронте»? Степа Ильичев виноват. Так что… не беги впереди паровоза, сержант. Пусть люди научаться хотя бы в ногу ходить, да равнение в шеренгах держать. А этот… «высокий балет», его хоть и можно поставить… но небыстро. Но ты уверен, что этого же хотят другие взводные, ротные? Не говоря уж о комбатах? Вот то-то же…
История с песней особого продолжения не получила. В их взводе — народ немного шушукался, поглядывая на Косова с удивлением; в роте разговоров уже было меньше — не все знали автора песни, которая была размещена в стенгазете. Стихотворение подписано — не было. А если и знали — наверняка сомневались! Да и других проблем у курсантов — полно. И каждый день проблемы видоизменяются, разрешаются, отходят на второй план, заменяются другими.
А тут — песня. И чего? Ну песня. Ну — неплохая. И что? Кто, говоришь, написал? Вон тот вон курсант? Да ладно… хватит трепаться-то! Нашли поэта, ага! Известно же, что песни пишут великие поэты, они вообще не здесь живут! И в пехотных училищах поэты не учатся, скажете тоже! Так что… хрень это все! Кто-то ляпнул ради смеха, а вы и рады повторять ерунду всякую.
Косова это — целиком и полностью устраивало. Иван понимал, что командованию училища — известен автор, но — пока командование никак «плюшек» не выделило. Может потому, что само сомневалось в авторстве? Да и ради всех богов! Главное пиздюлину не получить! А «плюшки»? А что «плюшки»? Не в «плюшках» радость. Может автор вообще сладкого не ест — фигуру бережёт и зубы.
Так что — учеба и служба шли своим чередом. Ни хорошо, ни плохо — нормально!
«Вон «кобелинский» сержант уже дважды сбегал к своей подружке. И каждый раз — с такой рожей возвращается в роту, что хочется ему эту рожу… немного поправить! Губищи ему эти полные, девичьи — увеличить, но не ботоксом! Нос… нос можно чуть в сторону свернуть. В правую, да! Чтобы налево не смотрел! И зубы — проредить! В общем выправить Ильичеву облик, чтобы не выделялся тут из общей массы курсантов, серой массы! Довольный такой, коз-з-зел! «Идет из бани — морда красная такая, ага!». Кстати… этот мудень хвастался, что у Глашки его и банька тоже — очень даже ничего! В частном секторе живет зазноба Степина. Эх… гасить зависть становится все труднее — естество бунтует! На голодном пайке Ванин организм! Хотя… какой на голодном — ва-а-а-ще без плотской писчи! Тяжело это… Уже и забыл, как это тяжко, без женского плеча, бедра, груди, ноги… Блядь!».