Время дня: ночь
Шрифт:
Они прошли по живописному лугу, вдоль ручья, под обрывом, обошли вокруг весь посёлок. Хотели найти какой-нибудь сельмаг, но такого здесь и в помине не было.
"Вот глушь несусветная!" — подумал Саша. Что-то в этой глуши было одновременно очаровательное, но и отталкивающее: бытовщина довлела над экзотикой. — "Видимо, в своём ремесленном творчестве он спасается от быта", — рассуждал юноша. — "Для настоящего творчества не остаётся места… Примитивность предметного окружения, с одной стороны создаёт ясность для мысли; с другой же стороны ограничивает мышление, низводит до утилитаризма…"
"Не знаю, как насчёт духовности и религиозности", — думал Саша,
"Конечно, это его родина", — продолжал рассуждать Сашка, — "И это — его судьба… Он честно выполняет своё призвание… И в этом он свят… Поэтому к нему едут люди, чтобы посмотреть, как на достопримечательность… И ведь, наверное, он это понимает… Ведь, многое создано напоказ, как в музее… Тогда где же суть? Где та экзистенция, о которой говорит Бердяев?.. Надо же такому случиться: в таком захолустье я обнаружил для себя нечто: "Философию Свободного Духа"! Содержание абсолютно противоположное форме и быту, в которых эта книга неизвестно как оказалась… Кто-то, видно, хотел патеру что-то сказать этой книгой… Но его дух не воспринял творческой религиозности русского философа… Или он просто его не понял?.."
Он вспомнил, что гуляя, они далеко ушли от посёлка. И на обратном пути их подвёз на телеге какой-то пьяный беззубый мужик. Мужик поглядывал на Люду, и матерился по-русски. Обитые железным обручем колёса телеги подскакивали на булыжниках, которыми, будто специально, вопреки здравому смыслу, была посыпана хорошо укатанная дорога. От такой езды мозг внутри черепной коробки трясло вверх и вниз, и разговаривать было опасно, потому что можно было нечаянно откусить себе язык.
Пьяному же мужику всё было ни по чём. Он что-то говорил по-литовски, понукал вонючую лошадь. И хотя ехали лишь немногим быстрее, чем шли до того, тем не менее, путникам не хотелось отказываться от услуги мужика и экзотики езды, далёкой от поэзии…
Много позже, читая Пастернака, Сашка подметил, что художник тоже, наверное, ездил на телеге по такой же дороге и вовсе не из головы взял аналогичный эпизод в своём известном романе.
Поезд стучал колёсами, покрывая километры и Москва становилась всё ближе и ближе, а мысль будто бы отторгалась городом от экзотического хутора всё более и более. И вот, она уже перепрыгнула в Каунас, куда Саша с Людой вчера вернулись от патера на том же автобусе и остановились у одной литовской полячки, старой девы, по имени пани Ванда, адресом которой их снабдил Санитар.
К удивлению Саши в доме пани Ванды проживал Анатолий. Оказывается, он бросил Завод, оставил Соню ради высокой цели: переехав в Каунас, он усиленно готовился для поступления в Рижскую Духовную Семинарию. Его комната, которую пани Ванда сдавала ему бесплатно, была завалена богословской литературой. По-видимому, в Каунасе он нашёл круг единомышленников, и его хозяйка, будучи одной из них, служила ему, чем могла, подобно Марфе.
Люда была очень удивлена тому, что Саша был знаком с Анатолием. На её лице он заметил даже некий знак уважения за это. Ему было немного смешно, что такие внешние обстоятельства могут так сильно воздействовать на людей, как она.
"Что это?" — спрашивал он себя, ворочаясь на полке. — "Знак власти? Восхищение перед тем, что у меня есть какие-то тайные знакомства с людьми, из других городов. Если оказавшись случайно, где-то в Литве, я вдруг встречаю знакомого
Среди литературы у Анатолия оказалась ксерокопия перевода книги Дейла Карнеги, с грифом: "Для внутреннего пользования партийными и руководящими работниками". Книга называлась: "Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей". За ночь Саша прочёл её и для памяти даже сделал выписки тезисов.
А утром проверил один из трюков американца на Людочке.
Обычно, она начинала спорить, когда Саша делал ей какое-либо замечание. А он чувствовал себя вправе делать ей нравоучения, полагая, что в этом-то как раз и заключается его миссия, на которую его послал Санитар в путешествие с неофиткой: учить её: "как надо". К тому же она часто раздражала его своими "нелогичными", как ему казалось, поступками и манерой поведения.
И вот, наутро, он вошёл к ней в комнату, чтобы разбудить, и увидел, что девушка уже проснулась, но лежала в постели и читала Новый Завет.
Он хотел было выдать целую тираду: "Нас ждёт пани Ванда на кухне. Ты же знаешь, что должна придти какая-то девушка, которая поведёт нас на экскурсию по Каунасу. Анатолий тоже уже на кухне. Почему ты ещё в постели? Вставай быстрее!"
Но вспомнив прочитанную книгу Карнеги, он быстро выбрал способ правильного воздействия на свою подопечную…
— Ты знаешь, Люда, — сказал Саша, улыбаясь, впрочем кривой усмешкой — зная, что используя "трюк", поступает не совсем честно — До того, как я встретил Санитара, я был очень не собранным, неряшливым и ленивым. Я всех раздражал. Особенно моих родителей. Но теперь я стараюсь быть более логичным, думать больше о других людях…
Людочка вперилась в Сашку взглядом, не понимая, к чему он клонит.
— Там пани Ванда и Анатолий, на кухне, ждут девушку, которая поведёт нас с тобою на экскурсию в Каунас…
Саша ожидал, что Люда ответит: "Скажи им, чтобы меня не ждали. Я приду позже".
Вместо этого Людочка вскочила с постели, сбросив с себя одеяло, но опомнившись, что оказалась перед своим наставником в одном нижнем белье, схватила назад одеяло и, прикрываясь им, тихо прошептала:
— Я сейчас… Я иду…
Саша вышел из комнаты, потрясённый действием первого пришедшего ему на ум приёма, выхваченного из прочитанной книги.
"Я, ведь, использовал трюк!" — подумал он. — "Это — нехорошо… Ведь я добился цели, того, что хотел. Я подавил право на свободу, применив приём, работающий на подсознательном уровне…"
"Нет… Я больше не буду так поступать с другими…" — подумал он, переворачиваясь на другой бок и подкладывая другой локоть под голову. — "Потому что не хотел бы, чтобы так поступали со мной… Но зато теперь я буду знать, когда другие используют эти трюки в своих целях… И хотя в книге той сказано, будто это — не набор трюков, а "новый и целостный образ жизни и поведения", мне такой стиль поведения неприятен… Не напрягай меня напрасно, — скажу я такому "трюкачу", что начнёт со мной игру по Карнеги, — Я не собираюсь гадать, "целостный" ли то у тебя "новый образ жизни" или тебе просто от меня что-то нужно… А скажи, друг, прямо: что так и что не так… "