Время дня: ночь
Шрифт:
— Владимир Константинович, извините, за такой вопрос… А вы бороду носите по каким-либо убеждениям или просто так?
Врач задавала вопросы, не давая Бондаренко опомниться.
— Бороду?.. Какой странный вопрос… Так… Сейчас это модно… Почему вы об этом спрашиваете?
— Я подумала, что, может быть, вы — верующий. Ведь, верующие, обычно имеют бороды…
— Нет. Я — неверующий… Я просто ношу бороду для моды… Как, скажем, Антон Павлович Чехов, который сказал, что мужчина без бороды — всё равно что женщина — с усами…
Врач улыбнулась.
— А
— По немецкому… Но…
— Я почему вас расспрашиваю… Поймите правильно… Я пытаюсь определить Сашин круг друзей, понять, что могло его привести к нам… Ведь бывает так, что человек может быть на самом деле клинически здоров, но, испытывая какие-то трудности в жизни, пытается оговорить себя, обмануть других… Он вам не говорил о том, как он считает: болен ли он, или нет. И что заставило его обратиться к врачу за помощью?
— Знаете, я как-то его об этом не спрашивал… Боялся, как говорится, задеть за больное. Мы просто говорили на отвлечённые темы: о работе, об общих знакомых…
— А раньше, на Заводе?
— На Заводе мы тоже ни о чём таком не говорили… Я ведь говорю: я не то, чтобы его близкий друг… О чём можно говорить на перекуре?..
— А кто у вас, Владимир Константинович, "общие знакомые"?
— Ну, это, прежде всего, Сашин товарищ по ПТУ Игорь Казанков. Затем есть такой ветеран, его все знают на Заводе, Николай Круглов… Дело в том, — Бондаренко оживился, стал быстро говорить. — Это, наверное, вас заинтересует… Саша считает… то есть у него по поводу этого Николая Круглова — как бы навязчивая идея… Например, сегодня он меня пытался убедить в том, что, будто бы, этот Круглов — не человек, а робот, созданный на Заводе… Саша называет его даже как-то по-родственному: "Дядя Коля", хотя с ним и не знаком почти…
— А кто он, этот Круглов? — врач быстро записывала что-то в медкарту. — Кто по специальности?
— Да, Бог его знает, кто… Рабочий, как и все на Заводе… Может — такелажник, может — слесарь… Он всё время тачки катает и — пьяный.
— И сколько ему лет?
— Он ветеран войны или труда — не знаю чего точно… Наверное, ему уже за шестьдесят…
— А вам сколько?
— Двадцать восемь.
— А почему вы проявили такое участие к Саше? Ведь приехали вы, а не его товарищ по училищу… А у вас такая с Сашей разница в возрасте большая….
— Да, он меня сам попросил приехать… — Дворник вдруг сообразил, что врач может знать о письме, которое он получил от Сашки. — Письмо даже прислал.
— А вы случайно не знакомы с другим его товарищем — Наумовым Сашей?
— Нет. Такого не знаю.
— Что же вы думаете по поводу Сашиной болезни, Владимир Константинович?
— Я… ничего… Раз он здесь, то, наверное, болен… Его товарищ Игорь, с которым он работает в одном цехе, например, рассказывал, что Сашка проявлял себя агрессивно. Как-то раз на Заводе они нашли склад с лампами дневного света. Так, Саша их начал колоть… И всё это, будто бы, в отместку Заводу, который он ненавидит. И этого самого "Дядю Колю" он тоже ненавидит…
— А
— Он всех работяг ненавидит вместе с Заводом, смеётся и издевается над ними, сочиняет разные истории про них и сам начинает в них верить… Я полагаю, у него произошёл какой-то сдвиг, так сказать, моральных ценностей…
— Ну, почему вы так говорите о своём друге? Может то было просто хулиганство с лампами-то?
— Может быть… Только и я однажды был свидетелем одного его поступка… Как-то раз мы в кафе были вместе… Вышли… А Сашка вдруг закричал не своим голосом и, размахивая руками, побежал прямо по мостовой, среди машин… На другой день я его спросил, что это такое с ним было — он не помнил…
— Что вы ещё такое знаете, Владимир Константинович? — врач едва успевала записывать.
— А это не навредит Саше — то, что я вам говорю?
— Нет, что вы… Наоборот. Он же болен… Мы будем лучше знать, как его лечить… Не говорил ли он вам о том, что боится службы в армии?
— Да… Кажется, было что-то… В армию он идти боялся…
— А не знаете ли вы, Владимир Константинович, мог ли кто-нибудь из Сашиных друзей научить его, что будто бы можно избежать службы, если притвориться больным?
— Нет… Я кроме Игоря, который работает с Сашей в одном и том же цехе, никого не знаю из его друзей… У него друзья, наверное, только из ПТУ могут быть…
— А вы сами служили?
— Нет.
— А по какой причине, извиняюсь?
— У меня мать — престарелая, а я как единственный кормилец был освобождён от службы.
— А почему вы после ИнЯза не зохотели работать по специальности?
— Я по специальности работал несколько лет… Сначала переводчиком — гидом, потом просто преподавал немецкий в ПТУ. Но потом я понял, что это мне не подходит… Видите ли, я занимаюсь художественным творчеством… Искусство, как говорится, требует жертв и… времени. Моя работа на Заводе позволяет мне иметь больше свободного времени…
— Значит вы, так сказать — свободный художник… Ну, тогда мне понятно… А то, я боялась, что вы могли оказать на Сашу влияние… У подростков, сами понимаете, психика — неустойчивая, хрупкая… Но ничего… Мы его вылечим… И вот ещё что… Вам профком ничего не поручал передать Саше?
— Какой профком?
— Заводской.
— Нет… Я ведь сам приехал… без профкома…
— Значит, вы ничего Саше не передавали…
— Нет… Ничего…
— Обычно все, кто навещают, привозят какие-нибудь гостинцы, разные передачи…
— Впрочем, да… Я передал ему книгу…
— Какую?
— "Князь Серебряный" Толстого…
Врач записала в карте: "Кн. Сер."- Толст."
Возникла пауза. Врач бегло просматривала свои записи. Бондаренко не решался ей мешать, спросить для проформы что-нибудь о самочувствии Волгина, и таким образом увести врачиху в сторону и задержать допрос.
"Это удачно вышло", — подумал он, — "Что я решил оставить Сашке книгу… Жаль, правда, что самому будет нечего читать на обратном пути в электричке".