Время дождей
Шрифт:
— Значит, Сенников не совершал преступления? — спросил филателист.
— Совершал. Именно вы дали нам доказательства его вины: фотографию его отца, письмо, телефон старухи Ковригиной…
— Какой смысл? Простите!
Ответил Ненюков:
— Мы тоже не могли понять. — Он прошелся по комнате. — Смысл есть. Шедевры будут искать вечно. Опасность разоблачения существовала бы всегда. — Он остановился у стола, рядом с подследственным. — В один прекрасный день вы сообщили бы нам о причастности Сенникова к преступлениям.
— То есть?
—
— Как та лиса, что выставила хвост из норы?
— Вы думали, что мы никогда не разберемся в запутанной системе улик — номера несуществующих телефонов, бессвязный текст…
— Разрешите? — Филателист взял папиросу. — Не думайте, что я собираюсь подтверждать ваши гипотезы. Наоборот: я хочу довести их до абсурда… Допустим, благодаря мне вы задержали бы Сенникова. Что потом? Где гарантия, что Сенников не выдал бы своего соучастника? Меня самого?
«Догадывается ли Филателист, — подумал Ненюков, — что от него избавились так же просто, как сам он думал избавиться от Сенникова?»
Ненюков встал, прошелся по кабинету.
— О Сенникове могли сообщить потом… Понимаете? Как бы точнее выразиться… Когда Сенников был бы уже не в состоянии никому ничего рассказать. После несчастного случая с ним, например! Или скоропостижной смерти… Вина Сенникова была бы доказана, дело прекращено.
Филателист занервничал.
— Разрешите спичку, Владимир Афанасьевич? — Всех, включая Гонту, он называл по имени-отчеству. — Слишком грустно вы все представляете.
— В этих уликах — приговор Сенникову, — Ненюков подал спичку. — Между прочим, я был на Ярославском вокзале…
Филателист прикурил, посмотрел на Ненюкова.
— В месте, где вас задержали, много лет не было зарегистрировано ни одной карманной кражи.
— Какое это имеет отношение?
— Непосредственное. Если бы не кража бумажника, вы с Сенниковым дождались бы Спрута. Так мы условно назвали скупщика икон…
— Я же говорил: Сенников способен на все!
— Мы вели киносъемку. Сенников карманной кражи не совершал.
— В чем же дело? — на секунду он как-то обмяк, но тут же взял себя в руки.
— Не догадываетесь? Почему этот человек хватился бумажника именно здесь? Не у касс, не у ларька!
— Это ваш человек, начальник! — Филателист сделал попытку улыбнуться.
— Мы могли вас взять в Залесске, на выставке. После кражи, у могил настоятелей. Могли взять на платформе в Калинине. В поезде.
— Разве? — но он уже знал, что Ненюков говорит правду.
— Вы подошли к музею со стороны могил. Ставень не поддавался…
— И это известно?
— Вы ехали на такси, потом в поезде. Вам дали возможность прийти на вокзал. Этот тип с бумажником — он человек Спрута, и наверняка он что-то заподозрил. Может быть, узнал кого-то из сотрудников милиции.
— Чепуха! Он бы предупредил меня!
— Не будьте наивны.
Закончились
— Почему вы думаете, что Смердова убил я, а не Сенников?
Следователь загибал толстые пальцы:
— Ваш кровавый платок в избе. Высота, на которой оказались мазки, отпечатки пальцев, окурок сигареты «Визант». Смердов никогда бы не вступил в переговоры с Сенниковым об депонировании икон. Это смешно!…
Теперь уже следователь сидел на стуле, касаясь животом стола, а Филателист, против правил, ходил взад-вперед по кабинету.
— Вы действовали в Торженге как люди, незнакомые друг с другом. Смердов переписал с паспорта ваши установочные данные.
Филателист вздрогнул: гипотеза соответствовала действительности.
— Еще папиросу.
— Папиросы кончились. Сигарету? Кстати, в следственном изоляторе мы видели вашу карточку. В ларьке вы заказываете не. папиросы, а сигареты!
Все это время они говорили только о доказательствах и никто не вспоминал о наказании.
Ненюков достал сигареты. Пачка «Византа» напомнила Филателисту о предстоящей расплате. Словно чуть слышный звонок прозвенел в тишине следственной камеры. О чем предупреждал он?
Подследственный задумался, работники милиции не торопили.
— Пожалуй, лучше, что арестовали только меня и Сенникова, — наконец заговорил Филателист. — Если бы удалось задержать нас позже на полчаса, моя судьба интересовала бы вас лишь постольку поскольку. А сейчас я нужен… Я закурю, — он принял решение и как будто успокоился. — Разрешите? Связи обрублены. Сенников не представляет толком, что воровал, для кого, — Филателист улыбался. — Про Тордоксу узнал я. И про международную выставку тоже. Это не для протокола. Я нашел покупателя. Вы говорите — Спрут? Пусть Спрут. Без меня его не поймать — он затаится. А в крайнем случае бросит иконы в огонь. Вы его не знаете!… С ним немцы не могли ничего сделать. Он делал бизнес у них на глазах… — Филателист глубже затянулся, с силой ткнул сигарету в пепельницу. — Дело рано считать проигранным. Вы, конечно, слыхали о каторжнике Кораблеве. За свободу он обещал иеромонаху Илиодору вернуть похищенную икону Казанской богоматери.
— Вы хотите сказать… — начал следователь.
— Если мое дело прекратят, я гарантирую целостность уникальных произведений искусства!
— Среди нас нет ни иеромонаха Илиодора, ни епископа Гермогена, — генерал Холодилин выключил диктофон с записью показаний обвиняемого. — На сделку не пойдем, наш малоуважаемый противник заблуждается. Заблуждается он и в том, что с его арестом Спрут прекратит охоту. Ерунда! Коммерческая сторона предприятия обеспечивается монополией на все иконы Тордоксы, — он обвел глазами аудиторию, словно объединяя ее перед тем, как сделать следующий шаг в своих суждениях. — Существуют ли другие работы Мастера?