Время драконов
Шрифт:
— Целуй лик.
Яси осторожно коснулась образа губами и… ничего не произошло. И все сразу вздохнули с облегчением.
Убедившись, что бродяжка не опасна, женская половина семейства немедленно обступила её и окружила заботой.
Яси позволили снять сапожки и мокрый плащ, а потом увели в избу, за занавеску, на женскую половину. Там её усадили на лавку, дали в руки большую кружку с горячим взваром и ломоть серого хлеба. Увидев, с какой жадностью девочка накинулась на еду, одна из хозяйских дочек лишь покачала
— Ох, бедная, благодатью не осенённая…
— Это она вдруг бедная? — тихо фыркнула другая. — Сапожки-то, вон, смотри, новёхоньки, и одета подобрее нас. А жрать на дармовщину все горазды.
Сестра её возмущённо махнула рукой и забормотала скороговоркой молитву. Но девка не угомонилась.
— Зря ты, Лишка, именем Единого кого попало благословляешь, — шепнула она с упрёком. — Это ж дичка узкоглазая, из тех, что родятся в лесу, молятся колесу.
— И пускай, — ответила Лишка твёрдо. — Единый всем живым тварям Отец.
— Никшните обе, — строго оборвала их мать.
Наконец, проглотив хлеб, Яси поспешила сама вступиться за себя:
— Мой род жил в Северной степи, а вовсе не в лесу. И мы тоже знаем Единого: он убил Предвечного Оленя, из шкуры сделал землю с травой, из костей — скалы, а зверей слепил из помёта. Те из них кто вышли ладнее, превратились потом в людей. А кто похуже — в злых абаасы.
— Тёмные вы там, у себя в степи, — сказала ей хозяйка назидательно. — Слушай и запоминай, — и затянула речитативом на одной ноте: — Единый, Вечный, Несотворенный, мир за пять дён породил из мысли Своей, и воздвиг человека, дабы тот возделывал землю, во славу Ему и во укрепление Истинной веры, Своим повеленьем воздвиг, по образу Своему и подобию…
Все вокруг были готовы внимать дальше, затаив дыхание и кивая в такт, но Яси громко воскликнула:
— Ну да, я примерно это и имела виду: сам слепил, из оленьего помёта! А говорить «несотворённый», между прочим, грубо.
Хозяйка сбилась на полуслове, Лишка покраснела, как свёкла, а Лишкина сестра захихикала в рукав. Бабушка же сказала с улыбкой:
— Видно, вас, кочевых, не переучишь. А уж кто прав, узнаем, когда все явимся к порогу Чертога Единого.
— К порогу Звёздного Чертога? — спросила Яси.
Этот вопрос почему-то напугал всех присутствующих куда больше, чем вмешательство в чтение молитвы.
— Что ты, что ты! — замахали на неё руками со всех сторон. — Так только эльфы говорят.
А бабушка подошла и осторожно пощупала кончики ушей Яси.
— Вы боитесь эльфов? — удивилась та.
— В храме в ту неделю жрец сказал: эльфы от Истинной веры отпали, и волшба их — грех, — ворчливо сказала хозяйка.
— А ещё они малых деток по ночам едят, — испуганно прошептала Лишка.
— Ну уж это точно глупости, — заявила Яси. — Почти все эльфы, которых я знаю, едят хлеб с сыром. Да и волшебников среди них…
Бабушка
— Есть средь них магусы дивной силы. И воины дельные есть. Зря их от храма отлучили. Вот придут деревяницы, куда побежим защиты искать?
— В храм, — ответила хозяйка строго. — Там нынче и лыцарей хватает, и жрецы благословением Единого обрели великую силу.
Но бабушка только мотнула головой и сказала со вздохом:
— Что те лыцари, Нетушка? Оне ж все пустые. Страшно, милые мои, страшно. Прежде, когда я ещё молодайкой была, разладу-то у нас с эльфами не водилось. Ихние магусы деревяниц в узде держать могли, а лекари не чурались пользовать простой народ. И на праздниках, бывало, все пели-плясали вместе… Теперь не то…
— Мать, уймись, — остановила её хозяйка. — Не дури девкам головы. Лучше пусть гостьюшка, коль поела, расскажет нам, что в мире творится. Правда ль, что в Дубравки пришло пустое поветрие?
Яси удивлённо захлопала глазами:
— Я не знаю. А пустое поветрие — это как?
— Это когда люди делаются пустыми, совсем без души. Кто захворал, остаётся, вроде, с виду человек, как человек: ходит, смотрит, делает, что обычно, только без толку и смысла, будто во сне. И слов человечьих не разумеет. А чуть почует рядом живую душу — накинется и порешит. Людей, нелюдей, зверя вольного или скотину — всех. Это их пустота мучает, вот и ищут, чтоб чужую душу из тела забрать. Да только не могут: отлетает душа убитого прочь, а пустой дальше идёт другим на беду.
— Так у вас тоже… — разом побледнев, прошептала Яси.
— А при эльфах того не было, — вставила бабушка. — Жили-то ведь скромно, по храмам не таскались. Жрец всех сам в очередь обходил, наставлял, требы правил. Нынче ж что ни неделя — прут целыми весями в храм уши греть да реликвийки слюнявить…
Хозяйка поморщилась:
— Мать, не нуди. Так что, гостьюшка, и у вас в степи, никак, поветрие ходило?
— Мои все опустели, — непослушными губами с трудом выговорила Яси. — Осталась только я.
Все разом шарахнулись от неё, как от прокажённой: бабушка отодвинулась по лавке и вжалась в дальний угол, девки прянули за занавеску, а хозяйка, отступив к печи, схватилась за кочергу.
— А ведь лик целовала, — испуганно пробормотала бабушка.
— Мать, сиди тихо! — прикрикнула хозяйка, потрясая кочергой. — Чорт её знает, тронутая она, аль нет!
Тем временем на другой половине избы начались непонятное движение и суета. Топот, шуршание, скрип дверей, неясные голоса доносились до слуха Яси, но понять, что происходит, ей никак не удавалось. Потом занавеска, отделяющая бабий кут от чистой горницы, резко отдёрнулась в сторону. Дом оказался полон суровых, нахмуренных мужиков с ножами и топорами. Перед ними стоял один из хозяйкиных сыновей, держал сапоги Яси.